День остывал. Жаркий исход южного воскресенья. Изгибаясь вдоль лимана, текла река машин. Вернее, не текла, а стояла. Те, кто находился в конце пробки, не видели ее начала и наоборот. Мало того, что конец выходных, и в город потянулась вереница машин с людьми, отдыхавшими на берегах лимана и Гребного канала, так видимо, впереди еще случилась авария, и ждут ГАИ. Иначе не понять, почему столько времени ничего не движется. Пробка растянулась, как минимум на километр. Многие повыходили из машин, чтобы размять ноги. Справа от дороги - маленький сельский магазинчик, какие-то еще неказистые здания, перед ними стоял самодельный столик, и местная старуха продавала с него нехитрую снедь.

Перед глазами старухи застыл красавец «Икарус». На блестящем борту надпись в виньетке – «Дайана Сьерра». В больших окнах Икаруса она видела наваленные на заднем сидении музыкальные инструменты, вешалку, на которой висели в чехлах какие- костюмы, головы молодых парней, видимо тех самых музыкантов, они оживленно переговаривались, смеялись. В предпоследнем окне, перед тем, за которым висели костюмы в чехлах, появилось лицо женщины лет тридцати с лишним.

Старуха ахнула. Так ведь это сама Дайана Сьерра, которую она столько раз видела по телевизору, знаменитая певица. Старая Нюра и не мечтала никогда увидеть ее вживую. Над кроватью ее племяша, Пашки, висела большая афиша, содранная с рекламной тумбы в городе. На ней Дайана Сьерра, великолепная, недоступная, откинула голову, улыбаясь публике, зазывая на свой концерт. Афиша уже поблекла, покрылась сетью морщин от перемены температур, когда в хате топили печку или морозили ее зимой, выгоняя тараканов. Но Пашка не соглашался снять афишу.

И вот теперь старая Нюра видит ее живую, ту, которая раньше присутствовала в ее сознании, как нечто нереальное, почти выдуманное, существующее только на афише или волшебном ящике, где под Новый год показывали Голубой огонек, и знаменитые артисты деланно смеялись, веселились, вроде бы и не для публики, а для самих себя, хотя Нюра понимала, какие обалденные они получают за это бабки.

«Ох, повезло мне, думала Нюра. На жаль, Пашки рядом нема. Порадовался бы хлопчик. Скажу ему, не повире».

Дайана была ей видна только до груди. Но этого было достаточно, чтобы разглядеть блестящую темносинюю ткань, облегавшую ее плечо, из-под нее виднелось белое кружево блузки.

Но главное – лицо. Оно было не только красивым, оно было таким же, как в телевизоре – розовая гладкая кожа, блестевшие красным лаком четко очерченные губы, и огромные черные глаза, обведенные густой темносиней подводкой, длиннющие ресницы. «Разве такое в житти бывает?» А вот, оказывается есть!

Дайана тоже заметила старуху, взиравшую на нее с открытым от изумления ртом. Ловить удивленные и восхищенные взгляды ей было не впервой. Но что-то в этой старухе было странное, что-то привлекало взгляд, казалось неуместным, непонятным.

«Яка краса, думала Нюра. Интересно, в якому доми вона живе? Там тоже все такое красивое, фикусы наверно на кожном шагу. Под кожным окном – фикус у дижци. Паркет чи кахель у кимнатах. И на кухни. А кухня така мабуть, як у Макаревича, все блискуче. Сама не готовить, це ясно, господарку мае. Ото життя! Сплошне щастя. Як в мексиканських сериалах».

Нюра не любила смотреть российские сериалы, которыми был забит украинский эфир. Там двигались по просторам жизни такие же люди, как в Украине. Даже если это были московские олигархи, они носили обычные имена, ездили по заснеженным улицам Москвы. Пухлые брюшки оттопыривали серые пиджаки. В мексиканских сериалах страстно любили друг друга Миранды и Хосе-Игнасио, злодеи были узки в талии и усаты, вокруг асиенд росли колючие кактусы, и бегали аллюром стройные кони, перебирая тонкими бабками. Нюра понятия не имела, как называются виды бега лошадей, но ее страсть ко всему красивому находила свое удовлетворение в просмотрах этих серий. Все детские поэтические мечтания старой уже Нюры, не реализованные в ее собственной жизни, воплощались в потусторонюю реальность, когда она, затаив дыхание, вглядывалась в мутноватое изображение старенького телевизора.

А сейчас она воочию увидела мексиканскую красавицу. Густые черные волосы, чуть приоткрытый влажный рот, блеск ровных белых зубов. Для нее счастье – только увидеть такую. Неземную, божественную. Само воплощение недостижимой мечты, отделенной от нее стеклом окна высокого Икаруса.

«А им`я яке – Дайана Сьерра! Мексиканське им`я, це тоби не бедная Настя, или там Олька якась. Божествене им`я».

Дайана никак не могла понять, что заставляет ее вглядываться в фигуру старухи, торговки пирожками. Что-то в ее теле казалось ей нелепым, притягивающем внимание.

В конце концов, она решила не думать о старухе и сосредоточиться на собственных проблемах. Сколько еще предстоит простоять в этой пробке, неизвестно. То, что они уже точно не попали к началу концерта – это ясно. Придется возвращать деньги за билеты, или переносить дату. Но те, кто не сможет пойти на другой день, все равно предъявят билеты к возврату денег, а это убытки. Рафаил будет орать и топать ногами. А сам в это время, небось, в ресторане сидит. Вот постоял бы в этой жаре, в пыли на трассе, в уже наложенном для скорости гриме. Каждые лишние полчаса в гриме, съедают минуту молодости ее кожи. Живот болит. Есть хочется, она никогда не ест непосредственно перед концертом, диафрагма должна ходить свободно. Сегодня уже концерта не будет, но еды у нее с собой нет. Только минералка. Купить, что ли, пирожок у старухи? Нет, скорее всего, она жарит их в антисанитарных условиях.

Скучно. Тоскливо. Даже книжки никакой с собой нет. И у музыкантов тоже. Эти, молодые, кажется, вообще ничего не читают, только таблоиды по шоу-бизнесу. А ей и это читать не к чему. Вряд ли она станет еще претендовать на более высокую ступеньку карьеры. Она досточно зарабатывает, известна, можно сказать, знаменита. Гастрольные туры расписаны на два года вперед. Такие замки как у Аллы Борисовны или Галкина ее не интересуют. Ей достаточно того, что есть.

Журналисты называют ее «Божественная Дайана Сьерра». Диана-охотница, древнегреческая богиня! Разве могла много лет назад некрасивая, смуглая, бедно одетая девочка, Дина Розенблюм, мечтать об облике «Божественной Дайаны»? Конечно, нет, пределом ее мечтаний была хорошая профессия, парикмахера, или портнихи, любящий муж, дети.

В школе у нее не было подруг, замкнутая, угловатая, она не очень хорошо училась, стеснялась своей слишком смуглой кожи, крупного еврейского носа с горбинкой. Бедности своей семьи.

А то, что есть, то счастье, которое потом свалилось на нее, всегда казалось ей самой призрачным, временным, за которое придется когда-нибудь тяжело расплачиваться. Вот почему, она никогда не загадывала наперед, не стремилась к большему, не завидовала другим звездам шоубиза, которые наперегонки старались перещеголять друг друга экстравагантными выходками, поместьями с высокими башнями, бассейнами.

Страх потерять голос, потерять контракты, удачу. Если бы она рвалась к успеху по чужим костям, выгрызая зубами место под солнцем, ей было бы спокойнее. Она знала бы, что заработала нынешний успех своими собственными усилиями. Но понимала, что вовсе не относится к той категории людей, которые способны выгрызть что-то зубами. Значит, ее успех нужен был не ей, он нужен был, наверное, Богу, который поселил в ней такой замечательный голос и подтолкнул в спину – иди! А Он такой – Он дал, Он и взял. И потому ей всегда неспокойно, вдруг это счастье закончится, уйдет, как она будет жить тогда?

Сейчас еще более неспокойно. И результат она узнает только послезавтра, когда позвонит в Киев. А пока не узнает, страх будет терзать ее сердце.

До 14 лет у Дины не было тех ежемесячных выделений, что у других девочек. Наверное, поэтому она была такой угловатой, высокой, с мальчишескими плечами, низким голосом, неуклюжей. Она стеснялась этого, и когда другие девчонки обсуждали свои девчоночьи проблемы, старалась уйти домой, чтобы не спросили, а у тебя как? Переживала, что не такая, как все. Может и не придет никогда? Что она будет делать? Будут ли у нее дети? Как она выйдет замуж, такая неполноценная? Кто ее возьмет? Мать успокаивала, бывает, задержка в развитии, все наладится. Дина все равно беспокоилась, ей было страшно, вдруг она так и останется, как мальчик, с прямыми угловатыми формами.

Зимой ей исполнилось 14, а летом того года она отдыхала у бабушки на даче. Лето было жаркое, такое же, как это. Она лежала на раскладушке в саду и читала Жоржи Амаду. Раскладушку поставила в тень старого куста шиповника. И уснула. Солнце перевалило через куст и давно уже обливало золотыми жаркими ручьями спящую девочку. Наверное, оно было таким же горячим как в далекой Бразилии. Она спала, и сон этот был каким-то тяжелым, давящим. Дина чувствовала, как во сне налилась тяжестью голова, заныл низ живота. Хотела проснуться и не могла. Застонала во сне. Ломило виски. Что со мной, подумала она сквозь сон. Надо проснуться, мне плохо, как же мне плохо, что это?

С усилием она разорвала пелену сна. Пришла в себя и осознала, что с ней происходит что-то непонятное. Дыхание было непривычно глубоким, в висках пульсировала боль, а низ живота, казалось, был набит камнями.

Дина попыталась встать, чтобы поплестись к бабушке за помощью, но у нее не было сил. Внезапно внизу, словно что-то лопнуло, и она оказалась в луже горячей багровой долгожданной крови.

С тех пор перемены, буквально ежедневные, не оставляли ее. Округливались формы тела, светлела кожа. Лицо стало полнее, а потому нос уже не казался таким крупным, а горбинка придавала ему аристократическую изысканность.

А главное, ее низкий мальчишеский разговорный голос постепенно превратился в замечательный певческий. Не слишком сильный, но красивого серебристого тембра, с необыкновенным диапазоном. Дина, шутя, брала верхние ноты и играючи, сбегала вниз. От колоратурного сопрано до меццо. Она понимала, какой подарок судьбы на нее свалился, но родители ее радости не разделяли. Непонятно, что с этим делать, вон, что показывают по телевизору, какой в шоу-бизнесе разврат и волчьи законы. Пусть сначала закончит 11 классов, а там посмотрим.

Но неожиданно для себя самой, Дина проявила силу воли и настояла на своем. За лето между 9 и 10 классом она выучила по самоучителю нотный стан, азы фортепьянного исполнения и поступила в музыкальное училище. Вера в свое предназначение не оставляла ее.

Первый же прослушавший ее продюсер, подписал с ней контракт. И запретил называть где-либо свое родное имя – Дина Розенблюм. Отныне она стала недосягаемой для простых смертных «Божественной Дайаной Сьерра».

Старая Нюра переживала, что Пашка не увидит звезду, и будет потом корить ее, что не сумела позвать. У него есть мобильник. Нюра помнит номер на память. Но у самой Нюры нет телефона. У кого бы попросить.

Из Икаруса вышел один из музыкантов покурить. У него должен быть мобильник.

Кряхтя, Нюра вылезла из-за своего столика.

Дайана была поражена. Вот что не давало ей отвлечься от старухи, что привлекало ее взгляд. Несоразмерность ее крупного лица, которое возвышалось над самым столиком, с пропорциями ее роста. Это угадывалось в том, насколько ее лицо возвышалось над столиком, слишком низко. Старуха оказалась горбатой. С большим горбом на спине, длинными руками, короткими ногами. Именно это и не давало покоя Дайане, она, не отдавая себе отчета, ощущала эту несоразмерность, не столь заметную, пока старуха сидела.

Дайана захлебнулась от жалости. Как же тяжело наверное жить с таким недостатком!

Если она, Дина Розенблюм, стеснялась в школе горбатого носа, костлявых плеч, мальчишеского голоса, то, что должна была ощущать эта девочка, тогда еще юная, таскавшая за плечами этот горб, коротконогая, не поспешавшая за подругами, просившая наверное, снять ей пальто с вешалки, или положить на полку в шкаф стопку тетрадей.

Да и были ли у нее подруги? Дети безжалостны к физическим недостаткам других, если только не найдется умный учитель, который смягчит ситуацию.

Ладно, в детстве, а потом, когда выросла, когда настала пора выйти замуж, составить пару, родить детей? У самой Дайаны когда-то была бешеная любовь, сумасшедший роман, потом другие, поспокойнее, но все-таки они давали такой жизненный адреналин, что куда там! А у нее, этой несчастной, какая любовь? Был ли у нее секс хотя бы раз в жизни? Вряд ли она знает, что это такое.

Как она доплелась до этого возраста, не умерла по дороге от тоски по настоящему, не горькому существованию? Разве можно было, живя с таким уродством, смеяться, радоваться солнцу, отражению облаков в лимане, первой весенней листве? Как же больно, наверное, ей было просто жить, не умереть, тащить к могиле свой крест!

У Дайаны даже слезы навернулись на глаза. Она 20 минут рассматривала эту старуху, но такой неожиданности не могла предвидеть.

Нюра попросила мобильник, парень дал ей. Она позвонила, и робот милым девичьим голосом объявил, что абонент находится вне зоны досягаемости. Вот незадача! «Де ж вин подився цей капосник? Потим так буде жалкувать. Ну! Такий шанс выпадае раз у житти. Взяв бы в неи цей, як його, ахтограф».

Нюра обожала Пашку. Он был для нее светом в оконце. Своих детей Бог не дал. Врачи говорили, что это от того, что она не такая, как все. У нее был муж, правда, замуж вышла поздно в 32, но вышла же. Ваня был маленького роста, карликовый нанизм, было написано в его медицинской карте. Он любил Нюру, не обижал ее, не бил никогда. Вместе завели хозяйство, птицу, поросят. Оба любили копаться в огороде, выращивали такие овощи, что соседям впору было завидовать. Те здоровые, красивые, а в доме всегда драки, свары. Вот и огород у них был слабенький. А у Нюры морковка величиной с маленькую головку капусты. Ваня говорил, что «через любовь у них все хозяйство держится». У соседей пьянки, а Ваня и в рот не брал. Счастливое у нее было замужество, грех жаловаться. Вот только не дожил Ваня до того дня, когда будет Пашка жениться. Ведь так ждал, а не судилось. На прошлый Новый год сбил его насмерть пьяный тракторист. Сам-то капли в жизни не выпил. Так оно его с другой стороны достало.

Нюра еще раз попробовала набрать Пашкин телефон, но с тем же результатом. Она отдала мобильник, вдруг этому хлопцу звонить надо, неудобно задерживать. Как хорошо от него пахнет, вот бы Пашке такой одеколон достать.

Она вернулась к столику, вдруг вышедшие из машин люди, захотят купить ее пирожки. С момента гибели Вани, она уже не могла, как раньше, вести птицу, свиней, огород. Сил не хватало, стала зарабатывать пирожками. На жизнь хватало, дальше бы не хуже. Вот и сейчас, она подумала о том, что в хате ждет ее миска с соленой тюлечкой, она положит ее на намазанный маслом черный хлеб, разве бывает удовольствие больше?

Но, конечно, ее жизнь обыкновенную, нормальную, такую, как у всех обычных людей, не сравнить с жизнью этой звезды, что сидит там, за окном блестящего Икаруса, и так странно смотрит на нее. Наверное, никогда не видела так близко бедных людей? Хотя, какая она, Нюра, бедная. В хате всего хватает.

Хоть бы одним глазком заглянуть в дом этой красавицы! Там-то что? Точно, как в тех сериалах, обтянутая бархатом мебель, и платьев, как у Марии-Луисы целая комната! Все в позолоте. Позолота под потолком и на стенах. У Нюры не хватало собственного воображения, чтобы представить себе обстановку дома Дайаны Сьерра, но она полне была довольна тем материалом, который поселили в ее представлении мексиканские сценаристы, режиссеры и художники. Мысленно она примеряла образ Дайаны к их интерьерам, переводя ее из одного фильма в другой. А на том белом бархатном диване поселила ее даже в объятиях страстного красавца – Хосе-Игнасио. Ах, если бы эта неземная женщина вышла тоже покурить, как тот парень, Нюра подошла бы к ней поближе и что-нибудь спросила. А потом сказала бы Пашке, что разговаривала с самой Дайаной Сьерра. Но она наверняка не курит, ей надо горло беречь. Подойти и подарить ей все свои пирожки? Удобно ли? Нет, она не осмелится.

Дайана заметила, что Нюра не спускает с нее глаз. Наверное, я была не неделикатна, подумала она. Эта несчастная женщина всю жизнь выдерживает любопытные взгляды, и я оказалась не лучше других. Надо было сразу отвести от нее глаза, как только заметила ее физический недостаток. Как я могла! Она корила себя, испытывая угрызения совести.

И что ей замечать недостатки других, когда еще неизвестно, что с самой будет?

Сколько раз она прокручивала в памяти тот страшный день, когда выбежала в слезах из филармонии. Рафаил клятвенно заверил ее, что она едет на гастроли в Италию, он уже подписал контракт с принимающей стороной и у нее там высокая ставка. И что документы на почетное звание заслуженной артистки Украины уже ушли по инстанциям.

Она не должна была в тот день приходить на собрание. Но примерка костюма сорвалась, ей надо было где-то прокантоваться лишние полчаса до следующей встречи, и она решила, что это к лучшему, зайдет в филармонию и получит удовольствие от того, как Лидия Борисовна зачитает список артистов, едущих в Италию, а потом еще объявит, что Дайана выдвинута на звание.

Дайана вошла в зал и села тихонько сзади. Рафаила нигде не было видно. Лидия Борисовна как раз зачитывала список. Дайаны там не было. В Италию ехали четверо вокалистов и к ним солистка – Татьяна Сихаридзе. Ну и музыканты. О звании тоже речь не шла. Дайана побежала искать своего импресарио. Рафаил сидел в буфете и поглощал котлеты и пиво. По лицу Дайаны он увидел, что она уже в курсе.

Нарочито грубо, чтоб не вызвать бурной женской реакции, рассказал, что за Татьяну просил сам губернатор, а это равносильно приказу. Что документы на звание тоже у губернатора, таков порядок, он должен подписать и отправить дальше, в Администрацию Президента, в наградной отдел, но пока не спешит. Почему, он не знает.

Но Дайане все было ясно. Ее документы не уйдут в Киев точно так же, как она не поедет в Милан. Таким путем, как Татьяна, она никогда не могла делать карьеру, считая, что ее удивительный голос важнее всего остального. Но жизнь размахнулась и влепила ей оплеуху. Жизнь учила ее жить.

Дайана выбежала из филармонии, отмахнулась от подъехавшей машины, и бросилась искать прибежище, где можно посидеть и подумать. Домой ей не хотелось. Она накинула на голову и завязала под подбородком шелковый платок, вытащила из сумки огромные черные очки, как всегда, когда не хотела, чтобы ее узнали. Села за перегородкой уличного кафе и заказала салат с креветками.

Сколько раз она говорила Рафаилу, что филармония им вообще ни к чему. Зачем отдавать ей часть заработка, что им филармония дает? Они могут составить собственную группу, взять музыкантов, подтанцовка ей не нужна. Она камерная исполнительница, песни народов мира, классические романсы. Ей не нужен богатый антураж на сцене. У нее другое призвание, не развлекать, а будоражить душу, и она это делает. Даже молодежь обожает ее, несмотря на то, что она не исполняет модной сейчас музыки. Рафаил отвечал, что работать от филармонии почетнее. Но она же попадает в зависимость от многих причин. Здесь что-то не то. Может Рафаил как-то заинтересован в том, чтобы держать ее на привязи через филармонию? Зачем, для этого есть контракт. Или, как говорят в Одессе, что-то с этого имеет? Надо подумать, хорошо подумать…

Официантка принесла блюдо с креветками и Дайана сняла платок и очки, чтобы нормально поесть.

- Кого я вижу, вот это сюрприз! Сама Божественная Дайана! – раздался голос.

У столика стоял человек лет 45, кавказской внешности, модно одетый. Улыбался удивленно и смущенно.

- Можно мне к вам присесть, не возражаете?

Сколько раз она потом корила себя - никогда не шла на ненужные контакты, а тут вдруг расслабилась, кивнула, садитесь. Видно хотелось самой себе доказать, что она и без Рафаила и Лидии Борисовны что-то решает в своей жизни.

- Разрешите представиться – Али! – сказал он. Дайана покосилась на него. Дорогая одежда, золотые запонки, видно бизнесмен. Али, имя азербайджанское, наверное так и есть. Но говорит почти без акцента, видно долго жил в России.

- Я счастлив, что встретил такую женщину. А главное, как кстати. Через час у нас в компании корпоративная вечеринка по случаю дня рождения шефа. Дорогая, вы не откажетесь? Плачу двойную цену.

- Но вы еще не знаете одинарную, - улыбнулась Дайана. - Вот, подумала она, я и без Рафаила могу себя обеспечить.

- Какая бы она ни была, плачу две. У нас богатая компания, мы открываем в вашем городе завод по производству соков. Деньги есть. Поехали, уважаемая, через час начало. Шеф будет в восторге. Я все-таки заработал сегодня его похвалу.

Какое-то чисто восточное подхалимажное мышление, подумала Дайана. Мне бы никогда не пришло в голову подумать о том, чью похвалу я заработала. Но это не мое дело. Я еду работать.

Она расплатилась за креветки, не позволив Али заплатить за нее. Они вышли на край тротуара и Али остановил такси.

Он, что, без машины? А, ну да, у них же корпоратив, пить будут, вот и не взял свою машину.

Они проехали 11-ую Фонтана и такси остановилось в переулке, куда они свернули с улицы Костанди.

Али вышел, открыл перед ней дверцу. Затем своим ключом открыл калитку в глухом беленом известью высоком заборе. Пропустил Дайану внутрь и шагнул за ней.

Внутри оказался современный дворик, мощеный дорогой плиткой, дачная новая плетеная мебель. Что-то поразило Дайану, она не сразу поняла, что. Потом сообразила – тишина. А где же корпоратив?

- Люди еще не приехали, - объяснил Али, поняв ее замешательство.- Я же сказал, вечеринка через час. Он запер калитку на ключ.

- Я лучше подожду на улице, - сказала Дайана. Сама подумала, я лучше вообще уйду.

- Нет, дорогая, – резко сказал Али. От его восточной, приторной вежливости не осталось и следа. Он жестко взял ее за руку, больно сжав ее кисть в своей руке, и повел в дом.

Дайана шла за ним на ватных ногах. Она уже поняла, куда попала.

В доме он посадил ее за столик, поставил вазу с фруктами и бутылку красного вина.

- Мы сейчас будем есть и пить, потом развлечемся, а потом ты уйдешь, - хищно улыбался он.

-Что делать, что делать, - стучало в висках. –Что я натворила! Спорить с ним нельзя, он жесток. Надо притвориться, что я согласна, и думать, как выкрутиться. Надо уйти с мобильником в ванную и позвонить Рафаилу. Но я не знаю адреса. Можно рассказать приблизительно.

- А где можно помыть руки? – обворожительно улыбнулась она.

- Вон там ванная, - ответил Али и схватил с дивана ее сумку. Вытряхнул ее содержимое на стол, взял мобильник, кинул на пол и раздавил ногой. – Иди дорогая, - улыбнулся Дайане, показав крепкие желтые зубы.

Она ушла в ванную, пустила воду, стояла, думала. Главное не злить его и не показывать страха. Хотя не показывать страха после раздавленного мобильника – показать себя дурой. Пусть, лучше дурой, чем…

- Где ты там? – раздался требовательный голос.

Она вернулась в комнату, села за стол. Али открыл бутылку вина, налил ей и себе.

- Как будет по-украински «пробка»?

- Корка, - машинально ответила она.

- А открыть бутылку?

- Видкоркуваты, а что?

- Вот так и люди, - ответил Али. – Все заткнуты пробками, покрыты коркой. Не видно, что внутри. А откроешь, видкоркуешь, а там не то, что ждал. Нам не дано увидеть под пробкой то, что есть. Там всегда оказывается не то, что ожидаешь. Думаешь, что там одно, а оказывается совсем другое. Так ведь?

Еще философствует, издевается, со злобой и отчаянием подумала она.

Он одним махом выпил стакан вина и бросился на нее. Она уже заранее решила не сопротивляться, будь, что будет, лишь бы целой остаться. Наивно собиралась раздеться, но он хотел по-другому. Не дав ей снять платье, нанес сильный удар кулаком под солнечное сплетение, и принялся рвать одежду. Дайана задохнулась, единственным ее желанием было, чтобы прошла эта боль в подреберье, она даже не чувствовала, что он с ней делает. А он рычал, кусал ее и ругался грязным матом.

Когда он отвалился, она лежала без сил, скорчившись, и мечтала только, чтобы прошла боль.

Али встал, оделся.

- Я схожу за шефом, - криво ухмыльнулся он. – А ты лежи, не вздумай дурить,

Божественная Дайана.

Ее имя он протянул издевательски. И вышел.

Она подождала несколько минут и вышла во двор. Калитка была заперта на ключ. Можно было и не проверять. Переулок глухой, забор высокий, кричи, не кричи… Она обошла двор. Позади дома плитки не было, мягкая земля. Именно здесь ее закопают. Устроят «корпоратив», а потом убьют и закопают. После группового изнасилования живой не оставят. Даже если он приведет одного шефа, это все равно групповуха. А если не одного? Он не бизнесмен, по тому мату с каким он ее насиловал, это ясно. Криминальный авторитет? Что она понимает в этом? Надо бежать, это она понимает. Она уже была согласна отдаться добровольно, лишь бы не бил, и то избил. А все вместе? Будут увечить, издеваться, может быть даже не один день, поиздеваются и убьют.

Внезапно в ней проснулась девочка-подросток, Дина Розенблюм, слишком смуглая, с большим горбатым носом, не такая как все, но отчаянно желавшая занять свое место под солнцем. Она должна жить, ее голос не должен остаться здесь, под черной жирной землей заднего двора. Под землей, по которой потом будут ходить чьи-то ноги, бегать собаки, и закапывать свои дела кошки…

Дина снова обошла забор по периметру. Вот он, единственный шанс. Сарайчик в углу. Забор сложен из ракушняка, где-то два с половиной метра в высоту, оцементирован и побелен известью. Почти гладкий. Но если опираться спиной о сарайчик, отыскивая каждую царапинку, каждую выпуклость на заборе… А что там? Она может попасть в такой же глухой двор. Но все равно, там есть шанс, а здесь никакого.

Главное, что там внизу, с той стороны забора, если там мягкая земля, это одно, а если асфальт или плитка? С той стороны сарайчика не будет.

Надо решаться. Она сняла туфли и колготки. Без них сможет цепляться пальцами ног. Туфли положила в сумку, а сумку закинула ручкой за шею. Попасть домой босиком ей будет сложно. До дома далеко, а город не деревня, босая женщина в разорванном платье привлечет излишнее внимание.

Она не может себе этого позволить, она – «Божественная Дайана». Нельзя давать пищу сплетням.

Дина принялась потихоньку карабкаться наверх. Только бы не сорваться. Если сорвется, побьется, ей уже тяжелее будет снова лезть вверх. Она царапала себе руки, ломала ногти, тяжело дышала. Осторожно, только бы не сорваться, вот еще бугорок. Ее мучители появятся с минуты на минуту. Между сарайчиком и забором было слишком узкое пространство. С одной стороны это хорошо, можно крепче упереться спиной о стену сарайчика. С другой стороны, платье на груди уже разорвалось и Дина царапала о ракушечный забор грудь. Она сдерживала стоны, и постепенно поднималась наверх. Наконец, она легла животом на плоский край забора. С той стороны была земля и куст. Слава Богу! Мужчина спрыгнул бы с самого верху, но она боялась рисковать, если сломает ногу, они ее найдут. Тот сарайчик единственное место, откуда она могла сбежать, ее точно найдут с этой стороны.

Она принялась спускаться, к счастью, с этой стороны забор не был цементирован, и она вполне благополучно спустилась до куста, а потом прыгнула в его добрые пружинящие ветви. Все! Она на земле.

Обошла двор. Это был заброшенный дом, калитка старая, ржавая, притянута проволокой, но не заперта.

Она вышла со двора и оказалась на 10-ой Фонтана. Значит, тот переулок соединял Костанди с 10-ой. Заезжали они с 11-ой. Да, она сможет найти тот дом, но зачем? Она не станет обращаться в милицию. Ей такой пиар ни к чему. Она не дешевая старлетка с «Фабрики звезд», а серьезная исполнительница. Она постарается забыть все, что было. И никогда никому не рассказывать.

Этого просто не было. Вот и все.

Прошло два года. Она старалась не думать, никогда не вспоминать, изгнать из себя, как дурной сон боль, страх, оскорбление. Но через два года на нее напала слабость. Просто физическая слабость, ничего больше, никаких других признаков болезни. Устала от выматывающих туров? Но она так любит свою работу, нет она не устает от нее, выходить на сцену может по нескольку раз в день. Врачи ничего не находят.

И вдруг, как молния блеснуло, тот человек! Неужели… Разве может судьба быть так жестока к ней? Это несправедливо! За что, за что?

Она тогда была в Киеве. Пошла в лабораторию и анонимно сдала кровь на ВИЧ. За ответом надо будет обратиться через три дня. Можно просто позвонить по телефону, назвать свой номер и ей дадут ответ.

Все решится послезавтра.

Она узнает послезавтра.

С лимана подул легкий ветер. Качнул деревья, поднял пыль. Вдруг все вокруг пришло в движение, наверху, где шоссе взмывало на холм, начали двигаться машины. Водители побежали занять свое место в авто. Задние еще об этом не знали, но их очередь двинуться в путь неизбежно приближалась.

Двинулся и автобус с певицей. Дайана в последний раз глянула на старуху и сердце ее вздрогнуло от жалости к несчастной горбунье.

Старая Нюра тоже засобиралась домой. Пошел поток машин и пыль покроет ее столик с пирожками, надо убираться поскорее. Как жаль, что не смогла дозвониться до Пашки, или сама поговорить со звездой. Такой шанс выпадает раз в жизни, а она его упустила. Теперь только и остаётся, что смотреть на нее на афише и ждать, когда она появится в ящике. А все равно она всем подругам сможет рассказать, как ей жутко повезло, она видела Дайану Сьерра, «вот як тебя, чесне слово, за два метри сидила».

Нюра подошла к автобусу поближе, он тихонько двигался, мимо нее медленно проплывал блестящий бок с надписью в виньетке «Дайана Сьерра».

В окне показалось необыкновенно красивое лицо с огромными печальными глазами, чем-то озабоченное, и Нюра удивилась, что может печалить эту Божественную Неземную Красавицу?..

3 января 2011г.