Наталья уложила в пакет приготовленную для Ольги еду. Вышла в полукруглый небольшой холл. Накрасила губы помадой перед зеркалом и сбрызнула себя духами. По холлу разнесся изысканный аромат «Ланком». Накинула летнее пальто. В холл вышел и Николай. Спросил: ты ничего не забыла? Наталья отрицательно покачала головой.
- А десерт?
- Нет, нет, все в порядке. И молоко, и яблочный сок.
- От меня привет передай.
Наталья кивнула.
- Машину вызвал?
- Да, Василий уже звонил. Он у входа.
Наталья прошла до ворот и села в машину. Тронулись. За окном проплывали одесские улицы. Пересекли Молдаванку, выехали на Слободку. На Воробьева машина затормозила у входа в больницу.
Она прошла длинный подъезд старинного здания и вышла в больничный сад. Пятое отделение, где находилась ее сестра Ольга, слева, почти в середине обширного больничного сада.
Наталья позвонила в звонок на двери. Открыла толстая санитарка.
- К Романовой? – полуутвердительно сказала она. И тут же набрала внутренний номер на телефоне: - Галина Васильевна, до Романовой пришли. Хорошо, пропускаю. Идите во двор, ваша сестра там.
Наталья прошла узкий коридор и вышла во дворик. Санитарка проследовала за ней. Июнь стоял теплый, но во дворе отделения было прохладно и сыро. Слишком высоки были каменные стены и слишком мала площадь двора, заросшая к тому же густой зеленью. По верху стен была протянута колючая проволока. В углах дворика остро пахло прелой землей и мочой. Санитарка подошла к Ольге, медленно ходившей взад и вперед по дорожке, и потянула ее к старенькому деревянному столику. Ольга послушно пошла и села за столик. Она была одета так же, как остальные больные, гулявшие во дворе – застиранная рубаха до пят, видавший виды байковый халат, застегнутый на оставшиеся после последней стирки в большом барабане пуговицы, на ногах коричневые тапочки, большие, не по размеру. Поясов к халатам не полагалось.
Наталья выложила на столик принесенную еду. Свиные отбивные, оладьи с джемом, печеные яблоки, шоколадный торт. Все в одноразовой посуде, вилки с собой нельзя было проносить, поэтому из сумки она вынула две пластмассовых ложки, столовую и чайную. Отбивные были заранее порезаны на кусочки, Наталья подобрала ложкой кусок и поднесла ко рту Ольги. Та оставалась безучастной. Не удалось ее накормить ни печеным яблоком с корицей, ни напоить молоком. Словно сестра пыталась накормить не ее. Она смотрела по-прежнему перед собой на ближайший куст, ни на что не реагируя.
- Снова не есть, - подобострастно сказала санитарка, с жадностью оглядывая, выставленную на столике еду.
- Да, - кивнула головой Наталья, - возьмите себе, Маша. Все свежее, вкусное.
- Уж я знаю, Наталья Кирилловна. – У вас все по першому классу. А как вы за сестрой смотрите, как за дитем.
- Забирайте еду, Маша, - чуть нахмурившись, ответила Наталья, - а я к Галине Васильевне зайду.
Она попыталась погладить сестру по плечу, но та сбросила ее руку, по-прежнему глядя перед собой. Обе был похожи. Только одна ухоженная, благоухающая, другая – с потухшим взглядом, с опущенными уголками рта, в застиранном линялом рубище.
Наталья поднялась по лестнице в ординаторскую. Переговорила с заведующей отделением и подошла к входной двери. Маша открыла ей ручкой, которую вынула из кармана. В психиатрической больнице все двери открывались ручками, которые персонал носил в кармане, больные открыть двери без ручки не могли.
Прогулка закончилась, и санитарки погнали больных по палатам. Ольга вошла в свою, номер один – квадратная комната на 25 коек, у каждой койки тумбочка. Под потолком одна пыльная лампочка на шнуре, не выключавшаяся ни днем, ни ночью.
Ольга легла на свою койку у стены, на стене краска облупилась, и пятно ее приняло очертание изящно изогнувшейся в поклоне дамы в старинной шляпке на голове.
Больные собирались. Некоторых, особо острых, не выводили во двор. Они круглосуточно оставались в палате. Одна из них пальцем водила по стене и чему-то смеялась. Другая сидела на койке, непрерывно раскачиваясь. Она так сидела и раскачивалась много лет, с перерывом на еду и уборную, куда больных по одной водила санитарка. Иногда санитарке было лень водить просившихся больных по одной, и она собирала их человек по пять, чтобы лишний раз не беспокоиться.
Маша пересчитывала больных, пришедших с прогулки, и тут заметила женщину, присевшую у своей кровати на корточки и мочившуюся на пол.
Она громко матюкнулась. Вбежала вторая санитарка, Нина, сбросила с ноги тапочек и принялась бить им провинившуюся по лицу. Больная с рычанием вцепилась ей в волосы.
На нее навалились обе – Нина и Маша. Вдвоем они скрутили больную, повалили на кровать и привязали руки и ноги полотенцами к сетке кровати. Ленивой походкой вошла медсестра и вколола больной в предплечье какую-то желтую жидкость. Та взвыла от боли, но вскоре затихла.
Ольга смотрела на происшедшее привычно и вяло. Натянула на лицо простыню в защиту от не выключавшейся лампочки под потолком и закрыла глаза. Вскоре она погрузилась в сон. Ей снилось пятно на стене. Женщина в старинной шляпке ожила, сняла шляпку, кокетливо тряхнула волосами и положила шляпку на туалетный столик перед зеркалом.
Николай, услышав, как в двери поворачивается ключ, вышел к жене, снял с нее легкое летнее пальто.
- Ну, как она?
- Как всегда. Отказывается от еды, меня не воспринимает, – хмуро ответила Наталья. – Тяжко это.
- Ну-ну, – обнял ее и прижал к себе Николай, – тут ничего не поделаешь, успокойся. Что Галина Васильевна говорит?
- Слушай, а вот здесь плохая новость. Уволилась одна медсестра, облздрав прислал другую, из диспансера. Она в диспансере на приеме сидела с участковым врачом.
- Ты думаешь…
- Не знаю. Но мне это не нравится.
- Спокойнее, Ната. Есть же Галина и главврач. Думаю, все будет в порядке.
Николай поцеловал жену.
Утром Ольга под наблюдением санитарки сходила с другими больными в туалет. Кабинок не было. Каждый унитаз был предоставлен обзору всех людей находившихся в умывальной. Напротив череда кранов с холодной водой. Женщины сходили по нужде, умылись и отправились в столовую на завтрак.
В алюминиевую миску навалили перловой каши с костями. Ольга ела алюминиевой ложкой с выбитым на ней номером и при прикосновении ложки к больному зубу, по нему пробегал «ток». Доев кашу, она протянула миску раздатчице и та налила в нее мутный компот.
После завтрака следовало отправиться на процедуры, но Ольга направилась в палату. Легла на кровать, привычно рассматривая женщину в шляпке на стене.
Вошла новая медсестра Ирина Владимировна.
- А эту, ты что на процедуры не ведешь? – спросила она у Маши.
- Этой процедуры не делают. Ей не положено, – равнодушно ответила та.
Ирина Владимировна удивленно посмотрела на Ольгу и вышла.
Прошло несколько недель.
В одно из воскресений врачи отсутствовали, только дежурная сестра и три санитарки. Дежурила Ирина. Она сидела в сестерской и читала историю болезни. Ольгину. Попросила санитарку привести к ней больную.
Санитарка ввела Ольгу и вышла.
- Сядь, – сказала Ирина. – Скажи мне, что ты здесь делаешь?
Ольга молчала, глядя мимо нее.
- Тебе здесь не место, и ты не можешь этого не знать, – продолжила Ирина. – Ведь ты здорова, не так ли?
Молчание.
- Ты поступила 12 лет назад с манифестом острой шизофрении. Однако описание клиники сумбурное. Лечения тебе никакого не давали. У тебя осмысленные глаза и действия. Я много лет проработала в диспансере и видела больных. А до диспансера работала в Днепропетровской психиатрической больнице и шизофреников навидалась. Ты здесь от кого-то скрываешься?
Молчание.
- Я не выдам тебя, но мне очень хочется знать. Провести 12 лет в психушке, не выходя на улицу, и при этом не двинуться по-настоящему, может только очень сильный психически человек. Но зачем, зачем сидеть здесь, в этом ужасе 12 лет? В тюрьме намного легче, там у тебя есть права. Писать письма и жалобы, например. В тюрьме ты смотрела бы телевизор, брала в библиотеке книги, понемногу зарабатывала деньги в тюремном цеху, откладывая на счет, и зная, что когда-нибудь ты выйдешь на волю, и у тебя будут на счету накопленные деньги. А здесь ты абсолютно бесправна. Письма отсюда не выходят, к телефону тебя близко никто не подпустит. Что бы ты ни сказала – это бред сумасшедшей и его никто не станет слушать. Здесь у тебя прав не больше, чем у кошки. Что ты могла сделать такого страшного, чтобы заточить себя здесь?
Ольга по-прежнему молчала, из-под прикрытых век по ее лицу потекли слезы.
- Чего ты боишься? Я немолода уже, всякое видала, я тебя не выдам.
- Я не скрываюсь, я ничего не сделала, – тихонько прошептала Ольга.
- Значит, тебя прячут от кого-то? В советское время в психушках были отделения для диссидентов. Но сейчас такого нет. Кто тебя держит здесь?
Ольга уже взяла себя в руки и приняла обычный отрешенный вид.
- Милая, я не насилую тебя. Захочешь, сама расскажешь. А только жалко мне тебя, знала бы ты как, – с болью произнесла Ирина. – Я вот отработаю и домой пойду, в нормальную жизнь, а ты…
Ольга вернулась в палату, легла на койку, привычно натянув простыню на лицо, чтобы не видеть горящей круглые сутки пыльной лампочки, не чувствовать кислого запаха немытых тел. Закрыла глаза, и перед ней встала та незабываемая ею картина 12 лет назад, когда она красивая, молодая, 30-летняя, вышла из кабинета собственного отеля «Ольгин двор» на Морской улице, села в машину и поехала к себе домой. Она продумывала завтрашний день, поставки продуктов в ресторан, завтрашнюю пробежку по магазинам – надо подобрать новое платье для торжественных случаев, в прежнем она уж два раза ходила на официальные приемы. Третий раз нельзя – неприлично. Никаких плохих предчувствий, ничего. Приехала домой. Ее собственный дом, купленный частями у разных владельцев и отремонтированный по своему вкусу, радовал ее как всегда.
Ольга приняла душ, надела махровый халат и отправилась на кухню. Скоро няня приведет с прогулки Толика, надо приготовить ему что-то вкусное.
Хлопнула входная дверь. Рановато для Толика, не заболел ли – мелькнула тревожная мысль. Хотя, ключи есть у сестры Натальи и ее мужа Николая. Ольга сделала им комплект ключей, когда летом уезжала с Толиком в отпуск. За домом смотреть, и вообще, мало ли что.
Дверь кухни открылась, и вошли два дюжих санитара в несвежих белых халатах. Молча, не взирая на ее крики, скрутили Ольгу, натянули на нее рубашку с длинными рукавами, завязали их на спине. Один закрыл ей ладонью рот, вдвоем они на руках вынесли Ольгу во двор и сунули в машину скорой помощи. Машина взвыла сиреной и отъехала. Наталья и Николай закрыли за Ольгой дверь.
Ольгу внесли в помещение, граничившее с главным приемным покоем. Небольшая комната, старый письменный стол, стул, кушетка, покрытая синей медицинской клеенкой, в углу ведра, миски. У стены эмалированная ванна.
Санитары развязали ее, от страха и стресса она молчала, только мелко тряслась. Ее посадили на кушетку.
Вошел врач и стал заполнять карту.
- Вы знаете свои имя, отчество, фамилию?
- Я… я… пожалуйста, отпустите, что же это… пожалуйста, – лепетала Ольга.
- Не ориентирована в собственной личности, – констатировал врач. Ольга вскрикнула от страха.
- Пожалуйста, прошу вас, я умоляю, это ошибка, что же это происходит, я Ольга Романова, хозяйка отеля «Ольгин двор», я вам заплачу.
Врач писал, не глядя на Ольгу. Постепенно она пришла в себя.
- Послушайте, если вы сейчас же не отпустите меня, я вас уничтожу. Вы что же думаете, у меня друзей влиятельных нет? – повысила голос Ольга.
По знаку врача санитары подвели ее к ванне. Зеленые осклизлые стенки сто лет не мытой ванны. Ржавые краны. Санитар открыл кран горячей воды. Кран задребезжал, в ванну полилась вода с ржавчиной, поднялся пар.
- Женщина, сами разденетесь, или может вас не мыть, может вы чистая, а? Когда последний раз мылись? – равнодушно спросил санитар.
Ольга, расширив глаза, смотрела на эту ванну.
- Не надо, я утром купалась, – дрожащим голосом ответила она.
Врач продолжал писать.
То был вечер пятницы. В субботу и воскресенье врачей в отделении не было. Ольга сидела на своей кровати в палате, в ужасе разглядывала больных. Принимать пищу, она отказывалась, не из протеста, а потому что не могла себя заставить есть из такой посуды и такую пищу. Она ждала понедельника, надеясь, что в понедельник утром будет врачебный обход, и она сможет поговорить с врачом. Но в понедельник обхода не было. Она слышала из палаты голоса врачей, обсуждавших состояние больных, их распоряжения сестрам. В палату они не зашли. Сама она выйти из палаты не могла, в дверях сидела на стуле санитарка, задрав толстую ногу кверху, она преграждала ею выход в коридор. Что бывает с непослушными больными, Ольга уже видела. Двух женщин, подравшихся из-за миски с компотом, усмирили инъекциями серы.
Постепенно она поняла, что в палате номер один содержатся самые тяжелые больные, с которыми врачи не общаются, узнавая об их состоянии от сестер. В другие палаты они заходят и говорят с больными. Постепенно по мере облегчения состояния больных их переводили в палату с большим порядковым номером. Больные из палаты номер два перемещались в палату номер три, из палаты три в палату четыре и так далее. Но из первой палаты никто никогда не выходил. Там были безнадежные, «хронички».
Когда прошел первый шок, Ольга стала по капле собирать сведения, доносившиеся из сестерской, когда туда заходили врачи, и из разрозненных фраз сестер. Постепенно она узнала, что у нее «остро манифестировавшая шизофрения», что сестра Наталья оформила над ней и ее имуществом опеку, что как недееспособная она лишена родительских прав, и опеку над ее маленьким сыном Толиком тоже взяли сестра и ее муж Николай.
Человек трезвомыслящий, она понимала, что с главврачом и заведующей отделением все «договорено и оплачено» и что любые проявления бунта повлекут за собой репрессивные меры.
Ольга не боялась боли от уколов серы, усмирявших возбудившихся больных. Не страшили ее побои и прочие наказания. Но чего она панически боялась, так это инъекций тех психотропных препаратов, которые могли бы сделать из нее идиота. Тогда уже точно она не выйдет отсюда и никогда не увидит сына. А тоска по сыну была нестерпимой, терзала ее более всего. Больше чем потеря свободы, собственного дома и всего имущества.
Что с тобой, мой цветочек, где ты, как ты? Шептала она по ночам. Ей казалось, что он сидит на краю кровати, и она говорит с ним. Она слышала его нежный голосок и боялась, что действительно сойдет с ума. Каждый год она считала, сколько ему сейчас лет, представляла, как он должен сейчас выглядеть. Ради него она должна сохранить свой ум, волю к победе, надежду когда-нибудь выйти отсюда и отомстить. Ради него. Идея вернуть сына была навязчивой, неодолимой, единственной поддерживающей ее существование на земле.
Поэтому она избегала малейших проявлений недовольства, и врачи настолько привыкли к ее внешней покорности, что не замечали ее. Неизвестно, что они думали о ней, но официально ее лечащим врачом была завотделением Галина Васильевна, и в ее дела никто не вмешивался. Единственное, чему Ольга не подчинялась, так это показушным, для персонала, заботам сестры и ее то ли искренним, то ли тоже показным попыткам погладить ее по руке или голове. Но вела себя при этом как настоящая больная. Ей было у кого научиться.
Так продолжалось много лет и, постепенно, Ольга теряла надежду и жажду мести, и ей уже начинало казаться, что за стенами больницы ничего нет, вся прежняя ее жизнь была миражом и вообще непонятно была ли она вообще или только привиделась. А в реальности только ежедневные ранние подъемы, поход в туалет под наблюдением санитарки, борщ, каша и компот из одной и той же алюминиевой миски, отсутствие любой информации, любых режущих, колющих предметов вроде маникюрных ножничек или вилки, и настоящей туалетной бумаги.
Она жила как робот, автоматически, и только воспоминания о сыне, тоска по нему, не давали ей совсем угаснуть от отчаяния и беспомощности.
Но участие Ирины, проницательность пожилой медсестры, разворошили ее раны, пробудили желание снова взять свою судьбу в собственные руки.
А что, если это провокация? Может, Наталья организовала поступление на работу этой Ирины, чтобы та разведала планы Ольги? Нет, это сложно, и за это надо платить, а Ната такая жадная. Скорее всего, Ирина искренне жалеет Ольгу.
Ольге было странно, почему ее до сих пор не ликвидировали. Конечно, ежемесячный взнос главврачу и Галине – это малая толика того, что Наталья и Николай получали от гостиницы. Скорее всего, дело было так: сначала думали засовать ее в психушку, рассчитывая, что она там скоро угаснет. Сразу на киллера не решились, ведь в таком случае милиция стала бы проводить расследование. Но если их расчет на быстрое угасание Ольги не оправдался, то почему не прикончить ее? Васильевна не позволяет, ведь это будет лишний летальный исход для больницы. Да, наверное, это единственная причина. Не совесть же!
Возможно, Ирина и есть тот самый шанс вырваться из плена, о котором она так страстно молила Бога в первые годы заточения. Сам Господь послал ей Ирину. Надо довериться ей. Второго шанса может не быть.
Выбрав момент, Ольга вошла в сестерскую вечером, когда дежурила Ирина, и попросила ее выслушать. Она рассказывала и давилась слезами, а сестра, вытирала ее лицо куском бинта и сочувственно сжимала ее руку в своей.
- Я напишу заявление в прокуратуру, а вы отнесете его, может так? – спросила Ольга.
Ирина отрицательно покачала головой.
- Заявления сумасшедших в прокуратуре не читают. Нигде не читают. Меня уволят, а к тебе применят меры. Нет, это не годится. Единственный вариант – бежать отсюда. 23 числа, в День независимости, врачей не будет, по всем отделениям будут гулянки с выпивкой. Я принесу тебе свою одежду и выведу на улицу. Только никогда никому не рассказывай, что это я тебя выпустила. Меня уволят и больше никуда не возьмут, а на эту пенсию, что нам кидают, как кость собаке, я не проживу. Если все пройдет, как надо, то никто и не узнает, как ты исчезла.
Утром 23-го Ирина пришла с пакетом вещей. После завтрака, когда младший медицинский персонал занялся празднованием, выставив на письменные столы хлеб, сало, яблоки и водку, Ирина отвела Ольгу в подсобку, где хранились ведра и тряпки. Ольга переоделась в иринины юбку и кофту, надела ее босоножки без задника. Решили взять без задника, потому что у Ольги нога была чуть больше. Сверху обычной одежды Ольга надела белый халат, чтобы не бросаться в глаза, когда пойдет по территории больницы. На голову белую косынку санитарки. Ирина подвела ее к калитке в заборе внутреннего дворика, откуда выносили мусор к контейнерам. Открыла калитку. Стоя за кустами, чтобы не было видно из окон, женщины крепко обнялись и поцеловались.
- Храни тебя Бог, – прошептала Ирина.
Ольга выскользнула в проем. Ирина часто и мелко крестила вслед ее спину. Ольга пошла по общему для всей больницы саду, стараясь идти за кустами и ближе к забору. К счастью зелень была густой. Она, как договорились, пошла не к официальному выходу из больницы, а в противоположную сторону, к пустырю. Вышла с противоположной стороны, сняла белый халат и косынку, вытащила из мусорного контейнера черный мешок, высыпала из него мусор просто в контейнер, а в мешок закрутила белый халат. Вряд ли, даже когда поднимется паника, будут искать в этой стороне и заглядывать в мусорные мешки в контейнере. Никто не должен знать, что ей помогали. Пусть ломают себе голову, куда она исчезла. Сейчас Ольга думала не столько, о том, как и куда она пойдет, а о том, чтобы Ирина не попалась.
Она вышла с пустыря, свернула на улицу и принялась обходить больницу сбоку, по направлению к центру города. Дошла до 15-го трамвая, но не села. В трамвае мог оказаться кто-то из сотрудников больницы, знавших ее в лицо. Она пошла пешком вдоль трамвайных путей. За 12 лет нахождения в больнице она ослабела, но возбуждение и чувство свободы опьяняло ее настолько, что ей казалось, она могла бы и побежать, если б не боялась вызвать подозрения. Всей грудью она вдыхала свежий уличный воздух. Вскоре почувствовала боль в пятках, ее нога чуть большая, чем у Ирины, упиралась в край босоножки и твердый край давил пятку.
Так она дошла до Дюковского сада. Решила отдохнуть и подумать, что делать дальше. До момента выхода из больницы она старалась не строить планы того, что будет делать на свободе, чтобы не сглазить.
Увидела вычищенный за время ее отсутствия пруд, на берегу столики маленького кафе.
Ирина дала ей пятьдесят гривен на транспорт и вообще на всякий случай. Ольга села за столик, купила бутылку минеральной воды и шоколадное пирожное.
Почувствовала во рту давно забытый шоколадный вкус и долго, наслаждаясь, катала языком во рту шоколадные кусочки, пока они сами не растаивали и не соскальзывали в горло.
Куда же ей идти? Кто наверняка ее не сдаст? Не польстится на деньги Натальи, которые она, конечно же, заплатит за «голову» Ольги. Единственное, что ей приходило в голову – это Натан. Уж он-то ее не выдаст. Ее бывший одноклассник, влюбленный в нее с 9-го класса. Ольге он не нравился, худой, незаметный. Она предпочитала более ярких парней. Натан бродил за ней тенью, несколько месяцев они даже встречались и были близки, но потом она познакомилась с Георгием, влюбилась и бросила Натана, грубо, в один день, даже не думая о нем, не вспоминая. Вышла за Георгия. Сначала у них не было детей, потом, когда родился Толик, понадобились деньги, и Георгий почти сразу же уехал на заработки в Россию. Всего-то два месяца проработал, как подрезали его ночью на улице приезжие гастарбайтеры из Средней Азии.
Ольга знала, что надеяться ей не на кого. Никто не подставит плечо. Она отдала Толика в ясли на круглосуточный режим и стала ездить челноком в Турцию и назад. Не мелочилась, покупала дорогие вещи и дорого продавала. У нее был отменный вкус, и скоро появилась своя клиентура. Очень быстро Ольга собрала сумму денег, достаточную, чтобы выкупить часть коммуны двухэтажного дома на Морской. Теперь дом уже был, как бы закреплен за ней, ей оставалось выкупать другие квартиры. Ольга работала без выходных, без отпусков, ей надо было наладить бизнес, выкупить дом, начать его сдавать в наем, она мечтала о своей небольшой гостинице. Вот тогда она заберет Толика, наймет няню, и будет жить вместе с ним, а он ни в чем не будет нуждаться. Никогда. Она не допустит этого. Она вернет ему всю материнскую любовь, что он не дополучил в яслях.
Как встретит ее Натан? Захочет ли вообще знать ее после того, как она тогда бросила его, жестоко бросила, даже не объяснившись. Может, он женат, ведь прошло столько времени. Хотя и говорил, что никогда не женится, если только не на ней, но мало ли что говорил. Ведь все знали, что она сумасшедшая и находится в сумасшедшем доме. Наверное, снисходительно ее жалели. В том, что Натан ее не сдаст, Ольга не сомневалась. Но захочет ли принять ее, с ярлыком сумасшедшей, не откажет ли в помощи, помня, как она тогда грубо обошлась с ним? И предоставит собственной судьбе. Кроме того, он мог уехать, или поменять квартиру. Как она найдет его тогда?
Ольга спросила у буфетчицы, есть ли туалет. Та показала, куда идти. Ольга пошла, и, как она рассчитывала, там оказалось небольшое зеркало без рамы. Она долго не решалась посмотреть, потом посмотрела. В зеркале отразилась незнакомая женщина, старая, с серым морщинистым лицом. Короткие, неровно обрезанные ножницами, торчащие, жесткие от мытья стирочным мылом, седые волосы. Нет, это не она! В больнице зеркал не было, ведь зеркало можно было бы разбить на куски и что-то резать куском, поэтому там зеркал не полагалось.
Ольга не видела себя 12 лет. Неужели это она? Разве узнает ее Натан, разве примет?
Когда они вместе учились в школе, они жили на Таирова. Ольга забыла, как туда ехать. Расспросила людей, все время трясясь от страха, что вдруг подойдет кто-то, кто ее узнает. Ей объяснили, она села в троллейбус, туда пешком дойти было нереально. Нашла его дом. Поднялась на верхний этаж. Вот его дверь. Позвонила. Никто не открыл. Она звонила и звонила в отчаянии, уже не сомневаясь, что Натан здесь больше не живет.
Открылась дверь напротив, оттуда выглянула старушка.
- Дама, - спросила она по-одесски. - Чего вы все звоните и звоните, сейчас все нормальные люди на работе.
- Будьте добры, вы не скажете, Натан Горнштейн здесь проживает? – с замиранием сердца спросила Ольга.
- Интересное дело, а где же ему проживать, как не у себя дома? Только его сейчас нет, он с работы приходит в семь часов. Вы, дама, пока пойдите, погуляйте, а к семи приходите, и будет вам Натан.
Старушкина голова скрылась за дверью.
Ходить и гулять Ольга не стала. Во-первых, у нее совершенно не было сил, гудели ноги, а босоножки надавили пятки. Во-вторых, она боялась собственной тени. Кто-то ее узнает и начнет кричать: вот сумасшедшая, она сбежала из больницы, хватайте ее!
Она присела на ступеньки и прислонилась головой к перилам.
Прошло два часа, прежде чем она услышала шаги на лестнице. Подняла голову, это был Натан. Более солидный, чем она помнила его, пополневший. С сединой на висках. Она встала навстречу в страхе, как он отреагирует, узнает ли, примет ли ее? Или грубо отвергнет, как она его когда-то?
Он увидел, обомлел, подбежал и подхватил ее, упавшую к нему на грудь.
- Оля! Оленька, милая, любимая, пришла, я чувствовал, я знал, что когда-нибудь мы встретимся, я знал это. Я ждал тебя столько лет!
Ольга обмякла и разрыдалась. Напряжение, в котором она пребывала с момента побега, отпустило ее. Они вошли в квартиру, Натан усадил ее в кресло, растирал надавленные босоножками ноги.
- Я в ванную хочу. Можно я приму ванну?
Натан замешкался.
- Не бойся, я ничего с собой там не сделаю, я не сумасшедшая.
- Мне все равно, сумасшедшая ты или нет. Я люблю тебя, я ждал тебя. Я верил, что ты придешь ко мне. Господи, какое счастье, ты жива, ты здесь, ты со мной.
- Я стала такая… Я думала, ты меня не узнаешь.
- Ты такая, как была, поверь. Для меня ты красива всегда.
Натан приготовил ей ванну, добавил ароматической соли, достал из шкафа новые махровые полотенца. Ольга погрузилась в пахучую пену, закрыла глаза, ей казалось, что она в раю.
Сколько лет она не чувствовала этого ощущения невесомости в горячей ароматной ванне, не расслаблялось в воде ее тело.
Когда она вышла из ванны, ее ждал ужин. На столе фарфоровые тарелки, чашки с изящными ручками, ножи, вилки. Она застыла перед столом.
- Что с тобой? - спросил Натан.
- Посуда – тонкая, белая. Я ее сто лет не видела.
Ольга взяла в руки тарелку с синим рисунком, провела пальцами по гладкой поверхности.
За ужином она рассказала ему все.
- Главное, узнай, где Толик, что с ним. Я хочу вернуть сына, без него моя жизнь не имеет смысла, не имеет смысла этот побег. О мести я буду думать потом.
Ольга не выходила на улицу. Натан сам купил ей несколько красивых вещей, питательный крем для лица, краску для волос, сам ее покрасил. Волосы приняли форму, мягкость и блеск.
Две недели они ждали, чтобы узнать точно, какие шаги предпринимает Наталья. Затем Натан позвонил на работу и сослался на какие-то неотложные дела. Пошел на разведку в два места, в бывшую Ольгину гостиницу и домой к Ирине.
Вернулся с такими новостями. В больнице – жуткий переполох. Сначала искали своими силами, потом вызвали Наталью. Она устроила скандал, кричала. Как исчезла Ольга, никто понять не может. Хотели сообщить в милицию, потом раздумали. Видимо в связи с особыми обстоятельствами. Наталья наняла частного детектива, он приходил всех опрашивал, никто ничего не знает. Ирина, естественно, искала со всеми вместе, охала и ахала. Главврач перевел Галину Васильевну в простые ординаторы и назначил другую – заведующей отделением.
По гостинице. На «Ольгином дворе» Наталья и Николай крупно поднялись. Теперь у них сеть гостиниц. Они уважаемые люди в городе, лично знакомы с губернатором и мэром. Начальник областного РОВД их личный друг. Они бывают на всех официальных городских приемах. Быть знакомым с ними, тем более получить приглашение в их дом, городской бомонд почитает за честь.
По Толику. Пока ничего не узнал. Персонал «Ольгиного двора» не в курсе. Там сейчас все люди поменялись. Говорят, что никакого мальчика 17-ти лет у их хозяев нет. Но не надо терять надежды, наверное, он где-нибудь учится в престижном закрытом заведении, предположил Натан. Я буду искать, обещал он.
Со временем Ольга отходила, оттаивала. Сначала не могла себя заставить спать с Натаном. Стыдилась постаревшего, оплывшего на кашах тела, мучила совесть за то, что тогда так грубо обошлась с ним. В больнице от стресса, отсутствия витаминов, нормального питания, отвращения к жизни вообще, сексуальные желания покинули ее. Теперь она боялась, что не вернутся. Может, ее организм навсегда отказался от проявлений полноценной жизни? Натан терпеливо ждал, не торопил ее.
Однажды он поднял вопрос о том, что ей нужен паспорт. Без паспорта жить невозможно. Но как его получить? При таких связях и возможностях, какие сейчас есть у Натальи, при ее дружбе со всей одесской милицией, стоит только заикнуться, где Ольга и… Она сама панически боялась открыть свое местонахождение. Натан простой инженер, да они его одним пальцем раздавят, ее снова упекут в больницу, и второй раз она уже не выйдет. Сама не захочет, наколют ее психотропами и превратят в ходячий овощ.
Надо ждать, жизнь сама подскажет, решили они. А пока искать Толика. Это главное.
Последняя новость оказалась для Ольги ошеломляющей. Наталья и Николай тогда еще оформили над Толиком опекунство, но с ними он не жил, отдали в школу-интернат с первого класса. Когда ему было девять, в школе появились итальянцы, супружеская пара с разрешением итальянских и украинских властей на усыновление ребенка. Все, что требовалось, разрешение опекунов. Наталья и Николай такое разрешение подписали. Итальянцы увезли ребенка в Тоскану. Больше о нем ничего известно не было.
Ольга рыдала несколько дней. В дурдоме она постоянно видела перед собой его беленькую головку с завитушками локонов, круглые голубые глазки, слышала его лепет. Она думала, что он рядом, всего в пяти километрах от нее, стоит только пробежать бегом через всю Дерибасовскую, спуститься вниз по Потемкинской лестнице, свернуть направо, и за Таможенной площадью откроется ее дом, который захватили сестра и зять, но там же находится ее сын, кровиночка ее, цветочек ненаглядный. А он оказывается в чужой стране, далеко, неизвестно даже как далеко.
Натан утешал ее, что люди, усыновившие ее ребенка, состоятельные, жизнь в Италии – одно удовольствие. Но они-то не знают, где Толик, возражала она. Может, те люди тоже отказались от него, как родные тетя и дядя. Самое страшное, что приходило в голову Ольге, так это то, что его купили на органы. Она не могла отделаться от этой мысли. Мир померк для нее. Она смотрела в окно, но видела там не улицу, а страшные картины прозекторской, кровь…
По ночам ей снились кошмары, она вскакивала с криком.
Натан одолжил денег и тоже нанял частного детектива. Тот дальше органов опеки и попечительства при Одесском горисполкоме не продвинулся. Там было известно, что ребенка абсолютно законно оформили на усыновление итальянцы. Получили документы на вывоз, увезли в Италию. В школу-интернат пришло одно письмо от мальчика из Тосканы, в котором он поздравлял директора школы и классную руководительницу с Новым годом.
В конверте самодельная открытка с нарисованной елкой и новогодним фейерверком. И все. Это письмо хранили в архиве школы. Но была еще одна удивительная новость. Детектив узнал, что какие-то люди, пожелавшие остаться неизвестными, тоже разыскивали этого ребенка и тоже безуспешно. И это было совсем недавно. Менее года назад. Кто бы это мог быть?
Они тоже нанимали частного детектива, но из другой конторы. Через подставное лицо, и тоже искали того самого ребенка. Тоже далеко не продвинулись. Хотя тот детектив узнал, что люди усыновившие мальчика, через год уехали из Тосканы в Милан. С ним или без него, неизвестно. Дальше пути терялись.
Ольга не хотела есть и пить. Часами лежала в кровати с закрытыми глазами. 12 лет она ждала момента, когда вдруг какая-то счастливая случайность или Господь дадут ей шанс вырваться на свободу и вернуть себе сына. И вот эта возможность представилась, а сына нет, и неизвестно, где он, жив ли.
Однажды Натан сказал ей, что так жить невозможно, она боится выйти на улицу, нигде не бывает. Жить в Одессе действительно опасно. Надо что-то делать, тянуть дальше эту лямку невозможно. Он предложил ей уехать в Израиль, где у него знакомые, они обещали устроить его на производство, где сами работали. Натан классный инженер, там такие нужны. Вопрос только в паспорте, без паспорта ей не расписаться с ним и не уехать.
Ольга даже слышать не хотела. Ей казалось, что в Одессе она все-таки находится близко к месту, где когда-то жил Толик. Натан уговаривал ее, что в Одессе все пути исчерпаны, а в Израиле они будут не дальше от Италии, чем здесь. Может там найдется более ловкий детектив, и они что-то узнают. Во всяком случае, оттуда она сможет официально предъявить свои права на сына, потребовать произвести анализ ДНК. В Украине, даже если они что-то узнают, она все равно бесправна. Так же бесправна, как тогда, когда лежала бесконечными днями и ночами на узкой больничной койке сумасшедшего дома, накрыв лицо простыней. Вся Украина сейчас огромный сумасшедший дом, и нигде нет твоих прав, никто не заступится за тебя, и если ты не олигарх, то участь твоя хуже, чем у домашнего животного. В Украине жируют только «главврачи», да наглые «санитары», что за объедки с барского стола готовы растерзать каждого. А простой народ занят добыванием своей миски каши с костями. Ему не до бунтов, ему даже не до мыслей или идей, лишь бы продержаться и не умереть.
- Разве ты вышла из больницы в реальности? Ты просто переместилась в более комфортную палату, но прав у тебя сейчас не больше, чем там, – уговаривал ее Натан. – Мы все в сумасшедшем доме.
Эти аргументы убедили Ольгу. Натан поехал в Измаил, где начальником паспортного стола служил его бывший товарищ, с которым они вместе оттрубили срочную службу в армии. Вернулся с паспортом на имя Надежды Ивановны Расторгуевой. Натан даже Михаилу боялся рассказать историю Ольги, просто сказал, что ее преследуют рэкетиры, которым она не дала взятку, и он хочет увезти ее из Украины. Михаил ему не очень-то поверил, но после некоторых колебаний уступил.
- А! Одним липовым паспортом меньше, одним больше, – в конце концов, сказал он.
Ольга и Натан расписались, и Натан подал документы на выезд.
В Израиле Ольге было более комфортно, она часами гуляла по набережной Средиземного моря в Ашкелоне. Смотрела вдаль и представляла, где Италия. Купила карту и по ней определила направление, куда смотреть. С людьми почти не встречалась, хотя там было много выходцев из Украины, и можно было бы завести с ними дружбу, общаться. Но мысли о сыне не давали ей покоя. О мести Наталье она забыла и думать. В свете того, что она потеряла сына, все остальное казалось ей неважным и ненужным. Никакие попытки найти его не давали результата, даже посланный в командировку в Тоскану, а потом в Милан, израильский детектив ничего не смог узнать. Из Тосканы супруги Чампинато с ребенком, усыновленным в Украине, выехали в Милан много лет назад, но в Милане о такой семье никто и не слыхивал. Миланская полиция дала официальный ответ, что семья Чампинато в Милане никогда не регистрировалась.
Годы шли и шли…
Наталья первой услышала звонок в дверь. Николай уже очень плохо слышал, и даже на призыв жены не всегда откликался.
- Коля, там нотариус пришла, впусти, – сказала она.
Николай, шаркая, отправился к входной двери. Прислугу они услали, всегда очень подозрительные, они не допускали, чтобы прислуга была хоть в какой-то степени в курсе их дел.
Нотариус пришла не одна, с ней была помощница, несшая ноутбук.
Помощница на ноутбуке набрала текст завещания, в котором Наталья Кирилловна Романова завещала все свое имущество своему гражданскому мужу Николаю Ивановичу Белову.
Зная объем этого имущества, помощница взирала на Николая с уважением и завистью.
В кровать Наталье, уже не ходившей, поднесли две копии завещания и регистрационную книгу. Она расписалась и расплатилась с нотариусом.
Николай пошел, с трудом передвигая ноги, к дверям, выпустил женщин.
- Ничего себе, наследство, – сказала помощница. – Во, дед разбогател.
- Да, брось, – ответила ее молодая, красивая начальница. – Сколько там ему осталось. Он может и не успеть войти в наследство, помрет раньше наследодателя, – засмеялась она. – А кому это все достанется потом, мы с тобой, возможно, узнаем, а возможно и нет.
Молодые женщины сели в ожидавшее их такси.
Николай вернулся к постели Натальи, положил в файл завещание и его копию, и закрыл в сейф.
- Знаешь, Колюша, – начала Наталья и закашлялась. После инсульта ее челюсть не всегда слушалась, и бывало, что слюна заливала дыхательные пути. Николай терпеливо ждал.
- Знаешь, Колюша, таки зря мы отдали Толю. Был бы сейчас племянник около нас. И даже не племянник. Не обязательно было бы ему сообщать, кто его настоящая мать, пусть бы думал, что он наш сын и все.
- Да, – отозвался Николай, – удивительно даже. Сколько я ни платил детективам, сколько они ни искали, все впустую. Они ведь и в Италию тогда ездили. Эта семья итальянцев, как сквозь землю провалилась.
- И Ольга, – добавила Наталья. – Странно как-то, исчезла без следа. Они оба словно испарились. Будто их и не было.
- Будто их и не было, – эхом повторил Николай.
На скамейке набережной в Ашкелоне сидела очень старая женщина. Одна.
17 мая 2011г.