Кино – полуправда? Или голая правда жизни. Что лучше?

Беседа с кинокритиком, известным в Украине киноведом Владимиром Войтенко, членом жюри в номинации «Украинская лаборатория». 2-ой Одесский  международный фестиваль.

В.К. - Владимир, мы сейчас на ОМКФ-2 посмотрели много хороших разных фильмов, и у меня возник такой вопрос. Во время пресс-конференции по российскому фильму «Упражнения в прекрасном», его режиссер В. Шамиров сказал, что всегда снимает кино о том, что он точно знает, то есть, если он не знает, как себя ведет чиновник высшего ранга, то и не будет это снимать (как я понимаю, такой маленький булыжничек в огород фильма «Два дня» Дуни Смирновой). Итак, сказал он, его интересует в кино «правда жизни». Но, как, по-вашему, надо в кино показывать жизнь как она есть? Или так, как она показана в «Двух днях», т.е. не как она есть, а «в границах разумного»? Где та грань, за которой нельзя что-то показывать? И что именно нельзя?

В.В. - А почему бы не показывать жизнь, как она есть? По каким основаниям?

В.К. Вот по каким. На фестиваль приехал Юрий Кара со своим фильмом «Гамлет 21-го века». Я ему на полном зале в микрофон сказала, что 20 лет мечтала встретить его и сообщить, что он для меня «знаковый режиссер». Еще со времен его фильма «Воры в законе». Потому что этот фильм положил начало череде тех лент, где на экране показывают пытки и всякую жестокость. Он открыл «ящик Пандоры». Это Юрий Кара первым придумал такую пытку – ставить утюг на голый живот. Выдумка, которая могла появиться только в голове режиссера. А после него уже все остальные режиссеры начали «ставить утюг». Затем и в жизни появились «эпигоны», преступники, ставившие утюг и прочее. При советской власти таких фильмов не было, и преступности было поменьше.

В.В. - Я бы так не сказал. Во-первых, преступности в СССР было меньше, потому что социальные условия были другими. Во-вторых, кто вам сообщил, что преступность коррелирует в цифрах с показами ее в кино? Статистика это отрицает. Все же экран вещь условная. Человек смотрит и понимает, что это «понарошку». А повторит ли он то, что видит, или не повторит, зависит от его нравственности.

В.К. – Вот-вот. А его нравственность воспитывается телевизором и кино. Приведу такой пример. К сожалению, очень болезненный. Наш одесский режиссер А.И. когда-то похвастался передо мной, что купил своей 14-летней дочке дорогой телевизор, обустроил ей свою собственную комнату, и она смотрит ТВ только на свое усмотрение. Я спросила, а ты знаешь, что именно она смотрит? Он ответил, что ее любимая передача «Окна» Нагиева.

- Я не знаю более циничной и вредоносной передачи, чем эта, – ответила я. – Эта передача учит людей жить брутально, учитывая только свои собственные интересы. Запрети ей смотреть.

Он посмеялся. Но через три года с ним случилось несчастье, он потерял речь, стал глубоким инвалидом. И его любимая дочь сказала своей маме: выгони его отсюда, такой папа нам не нужен. Я слышала это от его бывшей жены своими собственными ушами, к тому же она абсолютно не осуждала свою дочь, наоборот, гордилась ее «практичностью». Видимо тоже любила посматривать «Окна» Нагиева.

В.В. - Это, думаю, исключительный случай. Скорее тут дело в том, что он отделился от своей дочери и не принимал участия в ее воспитании. Я думаю, что Интернет куда более пакостная вещь, чем телевидение. За ТВ родители хоть могут наблюдать, там нет таких откровенных порносайтов как в сети, а с сетью ребенок остается наедине в любое время суток. Но тут ничего не поделаешь. Остается лишь надеяться на здравый смысл ребенка, и на то, что с возрастом происходит переоценка ценностей. В сторону большего соблюдения норм общественной жизни.

В.К. - То есть, Вы не видите ничего плохого, если в кино показывают такие жестокие вещи, убийства, пытки и т.д.? И это на ваш взгляд и является правдой жизни?

В.В. - Есть универсальный метод распознавания, показывать или нет жестокость. Зависит от цели, зачем режиссер это показывает? Возможно, он хочет вызвать шок, привлечь внимание зрителя к проблеме. Но этот шок должен быть адекватным проблеме. Здесь этика перетекает в эстетику и наоборот. Или режиссер просто спекулирует на теме, пытается привлечь внимание таким дешевым способом, обращается к низким инстинктам. Здесь не может быть единого ответа. Вы говорите, что после фильма Кары все преступники начали ставить утюг на живот. А разве до того пыток вообще не было? Были, только другие. Вспомните роман М. Дрюона «Негоже лилиям прясть». В нем  описывается, как в средневековье казнили гомосексуалистов, вводя железный прут в анальное отверстие. Это гуманнее утюга? На Руси сажали на кол. В Европе живьем сжигали «ведьм». А вы бы видели толстенный альбом фото из ГУЛАГа, где палачи снимали пытки, которые они применяли к заключенным, или издевательства, которые сами заключенные применяли к друг другу. У вас бы волосы встали дыбом. Они в лагерях не смотрели кино, эти пытки придумывали сами, остается только признать, что жестокость присуща человеку, и это очень печально. Но кино здесь не причем. Кино в истории человечества – вещь новая, а пытки – старая.

В.К. - Да, я помню эту сцену у Дрюона. Но все же литература не так влияет на человека. Она гуманнее, чем кино. В литературе автор может позволить себе рассказать больше и подробнее, чем в кино, не так ли?

В.В. - Просто кино является визуализацией того, что в литературе описывается словами. Визуализация всегда влияет на сознание больше, чем описание. Но и там, и там есть правда жизни. Та самая правда, по которой тоскует В. Шамиров, и визуализации которой опасаетесь вы.

В.К. - Кстати, я бы не сказала, что его фильм «Упражнения в прекрасном» так уж воспроизводит голую правду жизни. Этому фильму можно предъявить много упреков именно с этой стороны. Но сейчас не об этом фильме речь. Вернемся к литературе. Когда вы сказали, что литература воспроизводит правду жизни, я обрадовалась. Потому что подумала так, я сама пишу прозу и она достаточно жестокая. Без натурализма и секса, но жестокими в моих рассказах являются обстоятельства, с которыми герои не могут справиться. Финал моих рассказов обычно печальный, так я ощущаю правду жизни. Писать иначе мне кажется фальшивым. Но мои читатели требуют от меня, чтобы, хоть через раз я заканчивала рассказ счастливым хеппи-эндом. Я органически не могу этого сделать. Выходит, все же я права. Я не хочу лгать, так писать честнее, ближе к правде. Жизнь – грязна и жестока, как сказал тот же Виктор Шамиров. И это так.

В.В. - Ваши читатели требуют от вас социалистического реализма, ибо на нем воспитаны, к нему привыкли. Но вот что я думаю. Они его требуют от вас формально. Если у вас есть свой читатель, и он любит вас читать, то, как только вы начнете писать так, как он хочет, вы его потеряете! Вот как! Он же вас читает такую, ​​как вы есть. Ничего не меняйте. Любите своего читателя, как он любит вас, а те, кто предпочитают хэппи-энды, вам не нужны.

В.К. - Парадоксальный ответ, но очень интересный. Спасибо. Но все же, нужны какие-то ограничения или нет? Цензура нужна? То есть, показ жизни как она есть, это что, «правда жизни», или просто неумение выразиться пристойно? Я считаю, что свобода слова и цензура – разные вещи. По моему мнению, свобода слова – это свобода выражать свои политические взгляды. А цензура – это вполне правомерное ограничение того, что выходит за рамки общепринятой морали, приличия. Она должна быть. Когда в эфире ТВ начинаются споры между журналистами и другими специалистами насчет свободы слова и «этой проклятой цензуры», они не могут прийти к консенсусу именно потому, что не определились с тем, что эти понятия надо дифференцировать друг от друга. Нельзя докопаться до истины без точного определения ее предмета.

В.В. - Хорошо, но какой цензор возьмет на себя такую ​​ответственность решать, что можно показывать, или печатать, а что нельзя. Не существует таких четких критериев – вот белое, а вот черное. Остается надеяться на нравственность человека, которую он носит в своей душе. Пусть сам человек решает, что ему смотреть и читать. А дальше он сам ответит перед Богом и законом за свои действия, за то, что он вынесет из данного произведения.

В.К. - Думаю, что такие критерии существуют. Это художественность. Например, фильм Стэнли Кубрика «С широко закрытыми глазами». Там показан не только секс между мужчиной и женщиной, но и даже групповая оргия. Но она так показана, что не вызывает ни обиды, ни отвращения. Наоборот, очень красиво. А теперь сравним с нашим фильмом «Бес пор но». Зачем было единственную в Украине кинокрасавицу, что нам осталась, Ольгу Сумскую, заставлять сниматься в такой банальной, пошлой сцене? Какой художественный смысл она в себе несет? Если уж режиссер не смог придумать, как красиво показать секс между влюбленными, то и не надо было. Повторять чужое, да еще и не лучшего качества, и есть чистая спекуляция. А тонкие черты лица Сумской контрастируют с пошлой сценой, что порождает у зрителя ощущение какого-то неудобства, фальши. Ну, не идет ей трястись на экране с выпученными глазами, у нее другой образ.

В.В. - Знаете, что я сейчас подумал, раньше жизнь больше влияла на искусство, а теперь искусство более влияет на жизнь. Оно стало доступнее, массовее. Но ваши страхи относительно того, что искусство повлияет на людей плохо, мне кажутся преувеличенными. Смотрите, кино или литература учат людей воровать? Нет! Они показывают, что, наконец, кража будет раскрыта. Убийца будет пойман и наказан. Насильник сядет в тюрьму. Искусство учит тому, что, в конце концов, зло будет наказано. Добро победит.

В.К. - Пока солнце выйдет, роса очи выест. Я имею в виду, пока на экране добро победит, зло втянет в свою орбиту. Оно всегда привлекательнее. Потому что отрицательный герой героичнее  положительного, извините за тавтологию. Он преступает человеческие законы и подросткам кажется сверхчеловеком. Они тянутся к таким. А после можно и в тюрьму сесть. На зло всегда наброшен флер привлекательности.

В.В. - Я бы лучше обратил внимание на то, что зло бывает наказано только на экране и в книге. Но, увы, в жизни оно совершенно безнаказанно. Вот где корни всего плохого. Именно безнаказанность и порождает преступность. Государство развращает людей, а не кино и литература.

В.К. – Позвольте возразить. Как правозащитник я получаю ежедневно по электронной почте извещения милиции о преступлениях, совершенных в течение последних суток. Недавно получила оперативное сообщение о преступлении, произошедшем в одном селе под Одессой. 18-летний парень изнасиловал 6-летнюю девочку. Она умерла. А он, понимая, что его жизнь кончена, повесился. Прислали фотографии. Красивая девочка, смеющаяся, еще при жизни, разумеется. И как вам не покажется странным, нормальный парень. Фото его еще живым, и уже висящим на дереве. Лицо без признаков какого либо вырождения, даже с интеллектом. Хорошо одет. То есть из порядочной сельской семьи, не алкашей каких-нибудь. Я смотрела на эти фото и чуть не плакала. Потому что не могла понять, за что погибли эти две молодые жизни. Я представляла себе какой предсмертный ужас и боль испытала эта девочка, и какое отчаяние постигло этого парня, когда он решился на самоубийство.

В.В. – И вы думаете это вина искусства? Видимо у этого парня все же была какая-то клиническая перверсия.

В.К. - Это вина того, что сейчас искусство и Интернет снимают все табу. Сначала табу снимаются на экране, понижается их порог, потом они отходят на второй план в сознании. Подкорка начинает доминировать над корой мозга. На первый план выходят инстинкты. Вот в чем я вижу корень зла, в снижении современным искусством порога социальных табу. В легализация греха в сознании человека. А раскаяние приходит, когда уже поздно. Трагически поздно. «Буде каяття та не буде вороття». И эта поговорка касается всего нашего настоящего с его грязью и отсутствием каких-либо моральных принципов. Вот почему, думаю, искусство сейчас должно стать на защиту морали, а не нарушать ее. То, что в конце фильма зло будет наказано, не важно, так как, вы правильно сказали, в жизни зло безнаказанно, и зритель это отлично знает. Следовательно, получаются такие ножницы: с одной стороны мы видим на экране зло во всей его красе, а с другой стороны знаем, что в жизни его никто не накажет. Ну, зачем, скажите мне, во французском фильме «Маленькие секреты», папа разъясняет шестилетнему сыну, что такое «педик»? Немного подождать не может?

В.В. - Возможно он просто пытался объяснить сыну, что это плохо? Я этого фильма как раз не видел.

В.К. -В том-то и дело, что нет. Сначала он сказал, что это плохое слово, но потом добавил, что само понятие, когда один мужчина любит другого мужчину, это ничего страшного, это тоже любовь и ее надо уважать. Ну, очень нужная информация для шестилетнего мальчика. А потом и другие родители, ласково улыбаясь, начнут обучать своих маленьких детей. Потому что в них снято психологическое табу. Они доверяют режиссеру, потому экран – это сила. А тот злоупотребляет доверием с целью сделать свой фильм, как ему кажется, оригинальным.

В другом фильме мать в пылу откровенности говорит своему сыну-подростку, что она не так уж предала отца, потому что своему любовнику «делала только руками». Какое художественное значение имеет то, как она что-то делала? Какое это имеет значение для ее сына?

В.В. (Смеясь) - Она не знает «меры греха».

В.К. - А режиссер, а автор сценария знают такую ​​меру? Каждый герой произведения знает только то, что ему вкладывает в голову автор. Герой не может выйти за пределы своего автора. Мне кажется, что есть язык кино, а еще есть дешевый киножаргон. Так сказать, киношная «феня». И такие вещи есть употребление «кинофени».

В.В. - Кстати, испанский режиссер Педро Альмодовар также считает, что «постельные» сцены только замедляют повествование. Поэтому, говорит он, я их почти никогда не использую. В его намерение входит сказать, что герои вступили в близкие отношения, а как это произошло, само собой очевидно. Поэтому он такие сцены пропускает. Итак, я понимаю, вы хотели бы, чтобы все режиссеры снимали, как Педро Альмодовар (смеется).

В.К. - Ну, если бы все снимали как Альмодовар, было бы очень даже качественное кино.

В.В. – Итак, у нас состоялся разговор оптимиста с пессимистом. И каждый остался при своей точке зрения. Можно было бы сказать, время нас рассудит, но, в данном случае, цена ошибки действительно велика. Остается надеяться на то, что человек все-таки создан по образу и подобию Божьему. И эта искра Божия должна в нем возобладать. Иначе, зачем его было бы создавать…  

Не так ли?