Прежде, чем говорить об Иране в контексте санкций, следует уточнить, о чем идет речь в этом тексте. Ведь Иран под ними находится десятки лет. Если подходить формально, то с начала 50-х годов, когда Вашингтон поддержал Лондон в нефтяном бойкоте в ответ на национализацию Англо-иранской нефтяной компании. А после Исламской революции 1979 года они стали хроническим явлением. Менялся лишь состав, набор участников и продолжительность периодов, но стране был обеспечен режим и атмосфера военного лагеря.

Эту долгую историю мы оставим «Википедии». Ограничимся лишь периодом, начало которому положила резолюция Совбеза ООН № 1696 от 31 января 2006. Она стала ответом (пока еще предупредительного характера) на вызовы бесноватого Махмуда Ахмадинежада, сменившего в 2005 на президентском кресле умеренного Мохаммада Хатами и возобновившего работы по обогащению урана вопреки Саадабаскому соглашению 2003 года. После того, как МАГАТЭ положило на стол Совбеза свой доклад на эту тему, «иранский вопрос» перешел на новый уровень — он стал заботой мирового сообщества. Роль «посредников» в переговорах с ним при этом взяла на себя «шестерка» (5 постоянных членов Совбеза — США, Великобритания, Китай, Франция и Россия + Германия), но решения по санкциям распространялись на всех. В течение 4,5 лет им было посвящено шесть резолюций, накапливающие самые разные «меры воздействия». Последняя (N1929) была принята в июне 2010 года, но этим санкции отнюдь не ограничились — просто они перешли в более узкий формат — в епархию США и ЕС. И продолжаются вплоть до настоящего времени.

Такое переформатирование качественно изменило процесс — перевело его в режим встречного движения. С одной стороны, начались разные послабления. Особенно быстро «обратные обороты» заработали с уходом в 2013 Ахмадинежада и подписанием с новым правительством Хасана Роухани 24 ноября Женевского соглашения, давшего старт «проекту совместных действий» навстречу компромиссу. То там, то здесь стали размораживаться иранские активы, активизироваться торговля. Важно и то, что в нефтяной блокаде появились прорехи, через которые, по некоторым оценкам, «черного золота» за три года удалось продать на 75 млрд. долларов. Что касается прочего экспорта, то за этот период Иран совершил полный разворот на Восток, увеличив его долю до 90%.

С другой стороны, Запад надавил еще жестче. Наиболее суровым выдался 2012 год, когда к бойкоту импорта иранской нефти присоединился ЕС, а иранские банки были отключены от системы SWIFT. Американцы к табу на нефть добавили еще и продукцию нефтехимии. Среди последних накатов — 9 марта с.г. Обама продлил еще на год ряд ограничений в связи с тестированием Ираном баллистических ракет, способных поражать Израиль (радиус действия до 2 тыс. км.).

В целом баланс плюсов и минусов после 2012 года явно скосило в сторону негатива. Расширение нефтяного эмбарго и паралич финансовых расчетов с внешним миром как никогда больно ударили по экономическому организму страны. Вот как это выглядело в цифрах.

Общий спад экономки в 2012 составил 5,6%, экспортные доходы сократились на 40%, а добыча нефти упала более, чем на 1 млн. баррелей в день. То есть на четверть. Если до 2012 Иран экспортировал в сутки порядка 2,5 млн. баррелей, то в 2015 только 1 млн.

Санкции обвалили риал по сравнению с началом 2011 более, чем в три раза, и к концу 2012 доллар стоил уже 37 тыс. риалов. Официально рост инфляции в 2013 составил 27%, эксперты оценивали в 50-70%. За рубежом в заморозке оказались порядка 100 млрд. долларов (по другим данным — 150), а отлучение от SWIFT затруднило торговлю, так как платить приходилось либо золотом, либо наличными, либо по сложным бартерным схемам. В бюджете образовались дыры размером в 30-50 млрд. долларов, а по уровню инвестиций Иран оказался на скамейке аутсайдеров.

Фетвой по санкциям

На этот раунд санкций духовный лидер страны, рахбар Ирана Али Хаменаи ответил фетвой, в которой объявил «экономический и культурный джихад» Западу. С нею он обратился к нации 11 марта 2014, хотя все, о чем в ней говорилось, на правительственном уровне проводилось уже на полных парах.

Суть программы действий из десяти пунктов, содержавшихся в воззвании и названной «экономикой сопротивления», в самом общем виде сводилась к двум постулатам. Первый — опора на собственные силы, создание экономики, максимально независимой от внешнего мира. И второй — ее реструктуризация с максимальным избавлением от углеводородной зависимости. Или, говоря языком Глазьева или Делягина — курс на импортозамещение. При этом рассматривалось два ключевых условия: ориентация на высокие технологии и крепкая социальная защита. Средством обеспечения этой двуединой задачи стала ставка на повышение роли госсектора и его функций — планирования, финансирования и регулирования. Рефреном проходили призывы к экономии потребления и борьбе с коррупцией, которая, кстати, по УК страны карается смертью. И она частенько применяется. Свежий пример — в феврале к петле за махинации с продажей нефти приговорен миллиардер Бабака Занджани.

Похоже, что именно коррупция, по уровню которой Иран поднялся до российских высот (144 место в мире в 2013 году), и стала лейтмотивом фетвы. Как отмечали иранские политологи, рахбара особенно опечалило и возмутило, что она охватила и духовенство, присосавшееся к различным исламским фондам или полуправительственным организациям. Отсюда крен в сторону госконтроля и нравам военного времени с трибуналами и казнями паразитов.

Фетва легла в основу пакета мер из 173 пунктов, разработанного правительством к концу лета. Причем, принятие его встретило упорное сопротивление и со стороны бизнес-элит, и депутатов меджлиса, и церковников, и даже иранских опричников — стражей исламской революции. Но, тем не менее, правительству Х. Роухани при опоре на рахбара удалось новый курс навязать: практически весь рост капиталовложений в 2014 году был обеспечен государственными структурами, а инфляция остановлена.

Укрощение риала

Однако прежде, чем заняться реструктуризацией экономики, власти Ирана должны были ликвидировать главную беду — избавить от паралича риал и финансовую систему. И они неплохо справились с этой задачей.

Для обуздания паники было дано добро на открытие частных пунктов обмена валют, экспортеров обязали продавать 75% выручки государству, а вывоз ее за рубеж ограничили 5 тыс. долларов. С другой стороны, иностранцам пришлось за отели и транспорт платить в СКВ. Но помимо этого набора традиционных мер было использовано и достаточно оригинальное противоядие — переход на расчеты, минуя СКВ: с Китаем — в юанях, с Россией — в рублях, с Турцией и Индией — золотом. Кроме того, стали практиковаться бартерные сделки (особенно с Китаем). Что это дало? Это позволило значительно сократить валютные запасы. Ну и, конечно, определенную роль сыграла патриотическая риторика под лозунгом «Пристрелить доллар». В результате довольно быстро удалось стабилизировать риал на уровне 3,28 тыс. за доллар и объявить его официальным курсом, который держался все эти годы.

Удалось иранцам частично пробить блокаду SWIFT и за счет альтернативных систем. В частности, через банки стран, не поддержавших санкции, используя систему «Хавала». Суть ее в том, что по всему миру рассеяна сеть пунктов, деньги между которыми не переводятся, а вносятся и снимаются посредством телефонных сообщений брокеров. То есть, если ты в Тегеране внес риалы, то на другом конце — где-нибудь в Эр-Рияде продавец или твой агент может снять по согласованному курсу доллары или евро.

Чтобы притормозить инфляцию и одновременно смягчить ее последствия, правительство пошло на экстраординарные меры: установило твердые цены на сахар, растительное масло, хлеб, молоко и другие товары первой необходимости. Это дало определенный социальный эффект.

Экономика сопротивления

Две цифры часто приводятся для того, чтобы лаконично проиллюстрировать итог курса, а в какой-то момент — кампании, названной в Иране «экономикой сопротивления»: если со времен шаха доля нефтяного сектора в ВВП доходила до 80%, то сейчас она опустилась до 15%.

И хотя сам термин родился совсем недавно, реально курс на ослабление наркозависимости от углеводородов начался намного раньше. Его важнейшим направлением и результатом стало перепрофилирование самой нефтяной отрасли — стремительнее развитие нефтехимической промышленности. Резон тут очевидный — трансформация страны из примитивного поставщика сырья в экспортера продукта переработки с большой прибавочной стоимостью. Прогресс, достигнутый на этом направлении, поражает: к началу 2015 года производство полиэтилена, метанола, пластмасс и т.п. продуктов переработки нефти и газа достигло 45% промышленного производства и 36% не-нефтяного сектора.

Объектом импортозамещения стало и автомобилестроение: в последние годы концерн Khodro набрал обороты, превысив 1 млн выпущенных легковых автомобилей, грузовиков и автобусов и выйдя по объемам на первое место в Западной Азии. Он имеет сборочные производства в Азербайджане и Белоруссии. Недавно, благословляя закладку шинного завода, министр промышленности, рудников и торговли Мохаммед Реза Нематзаде заявил, что в ближайшие годы выпуск автомобилей вырастет до 3 млн.

Отдельная песня иранской экономики — военно-промышленный комплекс и атомная энергетика. Их особая роль в том, что в совокупности они являются главным драйвером развития науки и высоких технологий. Производство оружия в этой стране обеспечивает не только оборону и политические амбиции, но и является статьей экспорта: его покупают около 30 стран мира. А в программе развития энергетики страны предусмотрено строительство 20 АЭС.

Считается, что толчком к милитаризации Ирана послужила война с Ираком (1980-89), в ходе которой он почувствовал свою отсталость. При этом ставка была сделана по самой высокой планке — с выходом на атомную бомбу и ракетно-космические силы. А социальными героями нулевых годов стали физики, химики и инженеры. Примечательно, что главным идеологом и покровителем ученых стал аятолла Хаменаи, пришедший на смену рахбара Хомейни в 1989 году. Именно благодаря его личным заботам социальный статус студента и ученого были подняты едва ли не до сакральной высоты. Либеральность отношения аятоллы к науке ознаменована, в частности, тем, что он разрешил эксперименты с клонированием. При этом он не препятствовал международным контактам ученых, в том числе и с американцами. Один из экспертов подсчитал, что примерно 15% публикаций написаны в соавторстве с ними. Рахбар поддержал идею создания мощного технопарка в Пардисе (иранское «Сколково» близ Тегерана), первая очередь которого площадью более 20 га была сдана в 2012 году. В 2009 был принят план развития науки, согласно которому расходы на нее должны возрасти с 1 до 4% ВВП. Примечательно, что финансирование науки, обильно начатое при «либеральном» президенте М. Хатами, продолжалось и даже наращивалось и при мракобесе Ахмадинежаде.

Все это привело к тому, что по потоку научных публикаций Иран стал конкурировать с Китаем. О достижениях в военной сфере можно говорить долго: своими ракетами Иран уже с 2007 года выводит на космические орбиты спутники, а реактивные бомбардировщики «Каррар», танки и системы ПВО уже так мало уступают современным российским образцам, что иранцы не спешат продлевать замороженные контракты. Еще в 2011 Иран вошел в десятку стран, способных производить углепластиковые композиционные материалы, необходимые для твердотопливных ракетных двигателей.

Важно то, что милитаризм стал буксиром для других направлений по широчайшему диапазону. Отмечу лишь два из них.

Нанотехнологии. Их лично курировал Хатамаи, при котором в 2003 был создан специальный штаб, а число людей, занятых в разработках превысило 15 тыс.По уровню их развития в 2014 году Иран занимал 7-ое место в мире, обойдя все европейские страны, кроме Германии. Среди трех с лишним десятков устройств и продуктов, поставленных на массовый поток производства — сканирующие туннельные микроскопы, фильтры для электростанций, стройматериалы, антибактериологические препараты... Иранцы, например, синтезировали наночастицы с покрытием, обеспечивающим биосовместимость с организмом человека и позволяющие адресно доставлять в него лекарство.

Ну, а уровень медицины вообще вызывает изумление. В иранских клиниках при помощи фемтолазера проводятся глазные операции с бесшовной трансплантацией, иранские ученые резко продвинулись в укреплении иммунной системы человека и лечении СПИДа, а также раковых заболеваний. В частности, впервые на Ближнем Востоке в 2012 в Иране началось массовое производство противоопухолевого препарата «Паклитаксеп», предназначенного для химиотерапии при лечении онкологических заболеваний. Об уровне иранской медицины свидетельствует и такая цифра — в стране действует свыше 80 пунктов по пересадке органов.

Особенность иранского тренда состоит в том, что в обстановке изоляционизма здесь все стараются сделать своими руками: от самолетов, ракет и танков до лазеров, роботов, суперкомпьютеров и лекарств.

При таком разбеге снятие наиболее болезненных санкций позволяет обозревателям говорить о появлении нового «азиатского тигра», который станет в ближайшие годы региональным лидером экономического роста. Называются цифры в 5-7% годовых. СМИ пишут о большой очереди инвесторов, которые уже столпились у персидского ковра — от европейцев до китайцев, русских, японцев, саудитов и т.д.

Худо, обращенное в добро

Впрочем, пока строить прогнозы — занятие весьма сомнительное. Назову только две причины. Во-первых, снята только часть санкций, связанная с ядерной программой. Да и то не вся: до 2025 года сохраняется запрет на поставки ядерных материалов, оборудования и технологий двойного назначения, применяемых в ядерных целях. И под этим подписались все члены «шестерки», включая Путина. Прочие санкции, связанные с ракетными разработками, правами человека и пр., остаются в силе. Более того, похоже, что ракетная тема может стать очередным яблоком раздора.

Во-вторых, падение цен на нефть сильно сократило ожидаемые доходы, связанные с возвращением на углеводородный рынок.

Однако каким бы ни был сценарий будущего, ясно одно: Иран способен жить при любом раскладе. В отличие от России, он сумел воплотить мудрость «нет худа без добра». Две страны, так друг на друга похожие и по «богатствам от Бога», и по амбициям, и по риторике, на пробу показали совершенно разные результаты. Если в путинской России тема импортозамещения утонула в болоте пустой демагогии, обозначившись лишь в одном пункте — в милитаризации экономики, то в Иране она воплощена в лучшем виде. И теперь он имеет структуру хозяйства, позволяющую в принципе жить автономно от внешнего мира. А если к тому добавить, что еще и в совершенстве освоено искусство обходить барьеры и находить друзей, то по большому счету ему уже никакие санкции не страшны. Иран — это тот случай, когда санкции, действительно, укрепили государство. При этом иранский режим проявил способность и к внутренней эластичности, к самонастройке на ноту реализма. И это главное его достижение.

https://rufabula.com/articles/2016/03/25/iran-sanctions