«Некоторые священники на службе сепаратистов были корректировщиками огня, брали в руки оружие, стреляли в наших бойцов»

Священик УПЦ КП Дмитро Поворотний, який більше двох років відслужив в зоні АТО як військовий капелан, розповів, через що відбувся поділ між сходом України і іншими регіонами, а також про те, як ідеї «русского мира» були вкладені в голови воюючим на Донбасі сепаратистам, в тому числі – не без допомоги проросійських священиків. Він зазначив, що у багатьох сепаратистів немає іншого вибору, окрім як воювати, оскільки в Росію їх не пустять, в Україні чекає довічне ув'язнення, а скласти зброю і просто працювати їм не дадуть. На думку отця Дмитра, примирити ворогуючі сторони можна, але на це потрібен час.

— Как вы думаете, почему так быстро разгорелась ненависть между вчерашними согражданами, которые жили в соседних городах и областях?

— В том-то и дело, что это произошло не внезапно. И вина в этом, конечно, на каждом из нас: и у тех, кто что-то поддерживал, и у тех, кто не поддерживал. Знаете, где Бог — там любовь, потому что Бог и есть любовь, она объединяет, а сатана разделяет людей и врет. Разделение народа, семей в нашей стране оттого, что люди отошли от Бога. Должна быть вера в Бога, а не в какие-то географические центры — Москву, Рим, Киев и так далее. Даже верующие люди сейчас себя разделяют, исходя из того, к какому центру юрисдикции ты принадлежишь. Если к УПЦ Московского Патриархата, значит ты — «благодатный, ты — каноничный», Киевского Патриархата — ага, выходит, ты «еретик и раскольник».

Это разделение, которое вылилось в конфликт на востоке Украины, возникло не случайно и не мгновенно. Вспомните эти заявления про «особенный Донбасс», про то, что кого-то «надо услышать». Определенные непорядочные люди, которые не должны быть и близко в политике, а должны работать дворниками и водителями и не больше, использовали эту идеологию про чей-то «особенный статус», про то, что кто-то кого-то кормит, что кто-то работящий, а кто-то — ленивый, что кого-то надо слушать больше, чем других.

Я помню выступление одного директора завода из Запорожья, который говорил: «Мы — промышленные регионы, мы даем стране валюту и прочее, поэтому к нам должны прислушиваться все остальные, а мы должны командовать». И вот есть человек, как говорится, от сохи, которому некогда над этими моральными проблемами задумываться, ведь он тяжело работает на шахте, и есть люди, вкладывающие шахтерам в уши слова — мол, будьте благодарны за то, что мы даем вам работу. Шахтеры от них зависят. И вот им начинают рассказывать, какие они особенные, и им приятно это слышать. И это происходит годами — кап-кап-кап… Тут есть и религиозная составляющая, есть непорядочные иерархи церкви и околоцерковное окружение, которые стали продвигать идеи «Русского мира», хотя в Евангелии этого вообще нет.

По словам Дмитрия Поворотного, пока эта идея была в ходу разве что у таких, как Александр Дугин, сторонника идей русского ультранационализма, аннексии Крыма и прихода «русской весны» на востоке Украины, это можно было расценивать как блажь одного из российских маргиналов. Но затем о «Русском мире» заговорил Патриарх Московский Кирилл.

«И вот есть простой человек, который, может, не читал Евангелие или читал, но не понял, ему такая идея ближе, чем разговоры о том, что надо «подставить другую щеку» и так далее, — считает отец Дмитрий. — Для них это интереснее, это же «особенный путь», и вот им уже не только не надо к кому-то прислушиваться, потому что они ведь «кормят страну», а тут еще и оказываются самыми духовными, хотя не живут христианской жизнью, хотя, может, и в семье плохо, и аборты есть, и наркомания, и прочее».

— Как война повлияла на восприятие этой идеи «Русского мира»? Пришло какое-то отрезвление, ведь это был совершенно прямолинейный московский пропагандистский проект?

— Мне кажется, тот, кто захотел увидеть, к чему это все приводит, тот увидел. Иногда люди не признают вины. Кто-то активно педалировал идею «Русского мира» и в особенности Донбасса или других регионов юго-востока. А кто-то был к этому равнодушен. А были и те, кто не был равнодушен, но доказать другим и изменить ситуацию не смог. Есть люди, которые говорят: «А мы не хотели войны, мы за мир». Я им говорю: «Поймите, что есть причины, а есть последствия того, что вы там кричали, и вы должны понимать, что если ты сказал «А», то придет время сказать и «Б».

— В самом начале было немало тех, кто пошел воевать на стороне сепаратистов по идеологическим соображениям…

— Да, и некоторые из них все понимают, но они настолько замазаны кровью, что у них нет другого пути. В Россию их не пустят, в Украине их ждет пожизненное заключение, им остается только воевать, им не дадут сложить оружие и пойти землю пахать, нет там такого. Есть те, кто вляпались, будучи более идейными, а потом поняли, что случилось.

С другой стороны, я видел и патриотические силы, которые поначалу попали на Донбассе под прессинг, но они поняли, что всегда есть чего бояться, но надо заявлять о себе, о том, что они за Украину, показывать, что Донбасс — неоднородный, не только тот, который за «Русский мир», но и украинский Донбасс.

— Какое влияние сейчас оказывает на людей в зоне АТО УПЦ МП, какие идеи ее священники пытаются донести до своих прихожан?

— Когда начинались захваты (в том числе, административных зданий на востоке), то другие конфессии, кроме УПЦ МП, выдавливали силой, были случаи, когда убивали священников. Я знаю, что протестантов убивали какие-то нелюди, в Луганске, да и в Донецке, священники Киевского патриархата были в расстрельных списках. Несколько священников оттуда я лично встречал и помогал им устроиться в Днепропетровске, потом они вместе с семьями уехали дальше по Украине. К ним в дома вламывались вооруженные сепаратисты, стреляли при детях.

Нашего епископа Луганского Афанасия вывезли за город, подрезали в его машине тормозные шланги (он и не знал этого) и сказали ему: «Езжай и не возвращайся». Но с Божьей помощью он добрался до Днепропетровска, там ему машину починили. Я знаю, что потом, когда сепаратисты поняли, что не могут разобраться с приютами, с теми, кто нуждается в помощи, они стали приглашать протестантов и дали им возможность работать, организовывать столовые, но под суровым контролем за тем, что они проповедуют. Но УПЦ МП там (на неподконтрольной территории) — в фаворе. Я знаю, что в зоне боевых действий некоторые их священники были корректировщиками огня, брали в руки оружие, стреляли в наших бойцов. Я этих бойцов знаю лично.

Отец Дмитрий рассказывает историю, которая произошла на блокпосте 39-го батальона территориальной обороны, который стоял в районе между Мариуполем и Волновахой. Когда украинские военнослужащие заняли блокпост, им начали звонить и говорить, чтобы они ушли, иначе их будут убивать. Через несколько дней к ним подъехал священник. «Он представился священником УПЦ МП, предупредил, мол, бегите отсюда, иначе вам будет хуже, так сказать, прислал ультиматум. Потом он уехал, а через несколько часов туда подъехала заминированная машина. Был взрыв, погибло четыре бойца, семеро были ранены», — говорит отец Дмитрий.

— Нет, водитель не знал, что вез. Там была крошка чугуна, а в ящиках было спрятано взрывное устройство. Бойцы потом рассказывали, что он вел себя нормально, не нервничал, поэтому, скорее всего, даже не подозревал о том, что везет на самом деле.

— Бывают ли сегодня подобные случаи, когда священники, по сути, содействуют преступлениям?

— Я этим не интересуюсь, честно говоря. Но знаю много верующих людей из УПЦ МП, священников знаю, они — патриоты, помогают и переселенцам, и армии, когда-то делали это инкогнито, а теперь уже открыто об этом заявляют. Но мы же помним первые месяцы, первый год, когда и проклинали, и не отпевали хлопцев. Это была такая «линия партии». Мне кажется, что в УПЦ МП было несколько сценариев: сначала пытались помешать мобилизации, говорили, что это гражданский конфликт, участвовать в нем — убивать свой народ, что они не благословляют. Когда пошли первые потери, они не отпевали бойцов, чтобы выбить из-под ног какой-то моральный стержень. УПЦ МП представлена по всей Украине, в ее соборы ходят тысячи людей, большинство, конечно, только паску посвятить, но ведь именно там и про «Русский мир» рассказывали, и про Януковича. Потом появился другой сценарий: стали ждать, чем все закончится. Если наши победят, скажут — ну, мы же молились за мир, если другие — скажут, что они войну не поддерживали. Такая двойственная позиция.

А сейчас третий сценарий будет — будут молиться за власть во всем мире, чтобы и нашим, и вашим. Это показатель того, что церковь должна быть своя, поместная, чтобы не было возможности для других государств с ее помощью как-то манипулировать людьми. А у нас это — проблема. Что бы люди ни говорили про каноничность или не каноничность, такого понятия вообще нет. Признание и каноничность — это разные вопросы. Почти все церкви проходили периоды непризнания. Мы должны понять, какой бы церковь «суперканонической» ни была, но если она делает такие вещи (как участие в вооруженном конфликте и причастность к убийствам), то благодать Божья от таких людей и такого сообщества отходит. Поэтому надо делать выводы и строить свою поместную церковь.

— В декабре прошлого года глава СНБО Александр Турчинов говорил о том, что нужно предоставить социальные гарантии военному духовенству, речь шла о разработке закона о капелланской службе. На каком этапе этот проект сегодня?

— Да, есть понимание власти, министерств, да и президент сказал, что надо ускорить формализацию этих отношений, построить систему капелланства, тогда священник будет закреплен за подразделением. Ну, давайте честно говорить, что священники — тоже люди, у них есть семьи, им надо их содержать, платить за свет, за газ, покупать еду, одеваться, у них есть ответственность перед родными. Конечно, у них должна быть социальная защита, как и у бойцов. У приходского священника что-то да есть, кто-то что-то пожертвует, а священник на передовой — это человек, который служит, у него таких возможностей нет.

— Вы продолжаете общаться с теми, кто демобилизовался, помогаете ли им социализироваться после возвращения домой?

— Да, общаемся, созваниваемся с ними, видимся часто, я в Днепропетровске пытаюсь организовывать какие-то мероприятия, это может для ребят быть своего рода терапией, когда они из горячих боев и горячих точек попадают в обычную жизнь, где многие люди не осознают, что там и правда идет война. Как бы ни освещали, иногда люди такие вопросы задают, мол, а что там, правда, стреляют, правда, там есть русские? Конечно, когда хлопцы попадают в такую среду, у них есть и психологические проблемы, и моральные. Я стараюсь как-то обращать на них внимание.

У нас в Днепропетровске возле администрации есть место, там начинали делать Аллею Небесной Сотни, я предложил также класть плиты, чтобы помнили о погибших бойцах батальонов и подразделений Днепропетровской области. Мы хотим проводить там поминальные или какие-то торжественные мероприятия. Мы в наших храмах обращаем внимание прихожан на поддержку семей погибших бойцов. Это все показывает обществу, что люди погибли, защищая наше мирное небо, как бы пафосно это ни звучало. Но ведь всего в 200 км от Днепропетровска идут ожесточенные бои. Миссия церкви — лечить души людей, и тут уже задача приходских священников присматривать за теми, кто вернулся с войны.

— Как вы полагаете, можно ли примирить людей, которых разделила война?

— Это надо сделать, но на это нужно время. С Божьей помощью и с Божьим благословением это чудо может произойти, но и мы должны приложить к этому усилия, поднимать темы, которые разделяют наше общество, но так, чтобы противоречия сглаживались, чтобы возникало уважение к людям, чтобы не было «Слушайте только нас!», «Мы — самые патриотичные!», «Мы самые работящие», «Мы всех кормим». Этого не должно быть, надо действительно сшивать страну и начинать с объединения детей Донбасса, Днепропетровщины, востока, запада, юга, чтобы они общались между собой и видели, что они все особенные и одинаковые, они — одинаково особенные, все они — лучшие. Мы над этим работаем, привозим с волонтерами детей в Днепропетровск на праздники.

— Да. Мы в Красногоровке и Марьинке познакомились с детьми, у нас возникла идея привезти их на Рождество в Днепропетровск, мы обратились к администрации области, тогда еще дело было при губернаторе Игоре Коломойском. Я пояснил, что дети и взрослые живут в этом информационном вакууме, многие не выезжали даже за пределы своего села и при этом находятся под постоянным воздействием российской пропаганды, но если мы их привезем, покажем Днепропетровск, где дети ходят на елки, а не в подвалах сидят, покажем обычную жизнь, ведь Россия говорит, что Украины уже нет, ее разбомбили, тут волки воют… И вот мы поводили этих детей по елкам, по театрам, в цирк, в Макдональдс, на богослужение в храме, они увидели другую жизнь, не ту, о которой им рассказывают и вкладывают в голову, а другую жизнь. Ведь взрослому вряд ли что-то вложишь в голову, если он не хочет ничего слышать. Будешь показывать рыбу, а он будет говорить, что это жаба.

Вот у нас опять поднимается тема 9 мая. Опять по некоторым каналам начинается: «Деды воевали», «Бессмертный полк», «Победа у нас одна», «Спасибо деду за победу». Это и стало одной из составляющих разделения между людьми. А нам надо другое показывать и благодарить за жизнь за то, что они выжили, что родили наших родителей, воспитали нас, отстроили города, — вот за что им надо говорить спасибо.

У меня дед в 1943 году был призван, ему тогда было 39 лет, пошел на фронт вместе со старшим 18-летним сыном. Дед дошел до Кенигсберга, был ранен, спас командира, получил Орден Славы. Что мне его, не чтить? Чтить! Но я ему не «за победу» благодарен, а за то, что он выжил, ведь после его возвращения с войны родилась моя мама. Вот за что надо благодарить дедов и таким образом искать консолидацию в обществе.