Старик подвинул к грушевому дереву табуретку и сел на нее, опершись спиной о ствол. Так легче было сидеть, спина болела, а он уже с утра тут, около деревянного топчана, на котором лежит его жена. Каждое утро сыновья выносили топчан в сад, дед накрывал его матрасом, простыней, и дети укладывали на него мать. Она уже не ходила, отказали ноги и правая рука, с трудом говорила одной частью рта, но свежий воздух был ей нужен и полезен.

Чем в хате лежать, лучше тут, в саду. Таблетки и уколы, которыми потчевал ее сельский фельдшер, вернули ей возможность хоть как-то говорить, и за то спасибо. Другие старики в деревне от такого вообще поумирали.

Дед посмотрел на жену и отметил, что она спит, а рот открылся, и с той стороны, которая еще немного оставалась активной, стекает тоненькая струйка слюны, сбегая по морщине между носом и впалой щекой. Он поднялся, подошел к ней и, загнув край простыни уголочком, вытер слюну с землисто-серого лица. Подумал, как она похудела, нос какой острый стал. И спит много, почти все время спит. Поест, когда он ее кормит с ложечки, и опять спит.

Снова сел к груше и задумался. Где сыновья? С утра поехали в город по своим делам, и вот какой уже час, а их нет. Знают же, что вечером надо мать заносить, дед-то сам не сможет.

Вечерело.

С лимана потянуло сыростью и той тоской, которая иногда накатывает на человека, когда солнце зашло, день догорел дотла, а ночь еще не раскрыла свои запахи остывающей земли и растений, прелести синего неба и светлых звезд.

Дед подумал, что жену надо бы укрыть еще чем-то. Холодает. Он пошел в хату искать.

Она была укрыта одеялом, тем, которым дед укрывал ее на ночь в хате, да еще дедовым, потому что все-таки дело шло к осени, и в саду было прохладно. Но надо бы еще.

Где ж те бисовы диты? Один он никак не затащит. Слабый стал.

Дед походил по хате. Больше свободных одеял не было. У сыновей на кроватях лежали одеяла, но их лучше не брать. Невестки скандал устроят. Скажут, что от бабы плохо пахнет, и им одеяла завоняли. Сами они обе с внуками в дельфинарий поехали и должны остаться ночевать у старшей сватьи. А сыновья должны сделать свои дела и вернуться в село. А ну, как невестки раздумают ночевать в городе и вернутся сегодня? Увидят, что дед бабу ихним одеялом укрыл, и будет крик. Такой, что не приведи Господь. А ведь она, хоть плохо говорит, но все слышит и понимает, что невестки от нее брезгуют, они уж не раз намекали, что в хате от бабы воняет. Нет, он лучше что-нибудь другое поищет.

На веревке во дворе висели выстиранные половики, длинные, полосатые. Дед подумал, что половики чистые, только из стиральной машинки, уже высохли, и одним длинным половиком можно укрыть бабу, если сложить его пополам.

Он так и сделал.

И снова сел под грушей, раздумывая, где же сыновья и кого придется звать из соседей, если они сегодня не вернутся.

Кто ее знает, эту молодежь.

Или случилось что…

- Аааааааааа… – пронесся по селу длинный звучный вопль и затих.

Мотря выглянула из калитки, чтобы определить, откуда звук. Сверху улицы, с пагорба. Так это Ярина рожает! А ведь ей еще неделю ходить, что-то случилось, ведра с водой подняла, или что? Но в райцентр точно везти в больницу не придется, похоже, Мотре надо срочно к ней бежать, как всегда, когда местные, сельские дети вылезали из утробы матери не вовремя.

Мотря заскочила обратно в сени и схватила со стены в сенях мешок сухой ромашки, свое любимое снадобье в разных медицинских делах.

В хате было жарко натоплено, пахло горящими дровами, свежевымытым полом, Ярина лежала в кровати, раскинув ноги, на лбу блестели капли пота. Она тяжело дышала, в глазах метался страх. Ее мать ставила на печь ведро с водой, обеспокоенно оглянулась на Мотрю.

- А я тільки за тобой біжать хотіла. Ось, почалося.

- На тобі ромашку. Половину кинь у вiдро, зроби відвар, купати маля. Половину кинь їй під ліжко.

- Навіщо під ліжко?

- На щастя, на долю малому и щоб пологи пройшли легше. От побачиш, як діє.

Мать кинула половину в ведро с водой и поставила еще одно ведро на плиту, мыть руки, и мало ли что еще. Цветы закинула дочери под кровать и села рядом, вытирая ей лоб носовым платком. Но капли пота все равно выступали на лбу и на груди, скатываясь по белой атласной коже вниз на простыню, пропадая в ней, оставляя только чуть потемневшие пятнышки промокшей ткани.

- Ааааааааааааа….

- Тихше, тихше, дитятко, вже скоро.

Мотря стала намыливать по локоть руки в тазике, изредка взглядывая на Ярину. Вытерла полотенцем и стала ощупывать живот, определяя положение младенца.

- Що там? – спросила мать.

- Нормально все, голівкою йде, – ответила Мотря. – А коли Макар з армии повернеться?

- Через півроку. От, бач, заїхав на три дні у відпустку і дитинку нам зробив.

- Ну й добре, повернеться, а в нього дитина готова, сидіти вже буде, посміхатися.

- Аааааааааааааааааа… - Все, ну все, мамо, я більше не можу, все, мамо, ну зробіть щось! Що ж це воно таке, я ж не можу так…

- Тихше, дитятко, тихше, вже скоро, тримайся.

Ярина замолчала. Настала тягучая тишина, в которой слышалось её прерывистое глубокое дыхание, перестук кукушки на стене, да потрескиванье дров в плите.

- Мамо, візьміть мене за руку. Менi страшно.

- Так я ж тримаю тебе, доню. Дивись, от же я тебе тримаю.

- Все! Я більше не можу.

- Потерпі, доню, вже скоро.

- Боляче, так боляче, мамо, поможiть менi, поможiть менi, поможiть!

- Терпi, донечку, терпi.

- Поможiть менi, мамо... я не...

Волосы Ярины, густые, блестящие, рассыпались по подушке, она мотала головой, закусывая губы, стараясь не кричать, но крик рвался из ее груди, она выхватила свою руку из руки матери, и стала наматывать на кулаки простыню, натягивая ее на себя, отвлекая себя от боли, разрывавшей пополам ее живот, рвущей её живое тело.

За окном стемнело, залаяли собаки, осуществляя свой вечерний дозор. Сладко и густо пахло ромашковым отваром. В запахе ромашки всплывали вверх рвущиеся из горла Ярины крики и падали вниз.

Мотря в очередной раз помыла руки и ощупала Ярину.

- Мамо, ну зробіть щось, ви ж мене так любите, ну зробiть щось, я вже не можу більше… Я ж вмираю…

- Ви його як назвете? – спросила Мотря.

- Якщо хлопчик – Назаром, якщо дівчинка, теж Яриною, то так Макар вирішив, – ответила мать.

Мотря наклонилась, сунула обе руки куда-то внутрь Ярины, лицо ее стало сосредоточенным, она легонько потянула на себя что-то красное, влажное, покрытое блестящей желтой смазкой и вытащила младенца наружу.

Придерживая одной рукой головку, второй легонько шлепнула по попе, открылся сморщенный беззубый ротик и закричал, возвещая хате, семье и миру о своем появлении.

Ярина заплакала.

- Все, доню, все, – улыбаясь, тоже сквозь слезы, сказала мать, – ось він наш Назарчик. Яка ж ти в мене молодчага.

Она протянула Мотре пеленку обтереть малыша, поставила на стол таз, налила в него воды для обмывания.

Дед вышел за ворота, притворив за собой калитку, посмотрел вдаль. Никого. Ну и чего вышел, старый дурень, если б машина подъехала, он бы услышал. Если что, пойдет к соседям за помощью, неудобно, конечно, станут сплетни водить, мол, сыновья за матерью не смотрят, ну да он придумает что-то.

Макар вел ее за собой, и с лица его не сходила улыбка. Он так давно ждал, что она даст ему хоть какой-то знак, что он любим, или хоть не безразличен Ярине. И вот дождался, когда на его приглашение сходить вечером на лиман, нарвать по дороге цветов, подышать свежим воздухом, она ответила: да.

Они шли по тропинке к тому месту, где лежало поваленное бурей сухое дерево, толстое, оно послужит им скамейкой. И оттуда виден лиман, блестит сквозь ветви деревьев внизу под склоном. Такое романтичное место, самое лучшее для того, чтобы сказать ей все. Как он любит ее, как хочет прожить с ней всю жизнь, готов всё всем всегда прощать, лишь бы она его любила.

Они сели на сухое дерево, и Макар впервые тихонько обнял ее за талию. Она не отодвинулась, ничего не сказала. Так они просидели несколько минут. Потом он взял ее голову и прижал легонько к своей щеке.

- В мене зараз серце клекоче, – сказал он.

- Як це?

- Ну, як трепоче, тiльки зі звуком, я його чую всерединi. Калатання якесь.

С лимана дул легкий ветерок, качал ветви кустарника над их головами. Стрекотала сорока, потом ее сменила какая-то другая пичуга, видимо более вечерняя. Ближе к лиману изгибались стволы деревьев, нарисованные темной краской на его блестящем фоне.

- Ми як в театрi, – прошептала Ярина.

- Так, моє сонечко, моя гарнесенька.

Макар погладил ладонью густые волосы Ярины, чуть приподнял их пальцами, из-под пальцев поплыл легкий аромат ромашки.

- Чому в тебе волосся ромашкою пахне? – спросил он.

- Ополаскувала для блиску.

- В тебе й так блискуче волосся, я такого не бачив нi в кого. Волосяточко моє, волоссячко, нiжне, пахуче.

Завели свой хор кузнечики в траве. Чьи-то лапки мягко прошуршали по траве справа от них.

- Ти вся така нiжна, пахуча, мов квiточка навеснi.

Макар прижимал к себе Ярину, сдерживаясь, чтобы не перейти границу, не оскорбить и не спугнуть девушку.

От ее упругого тела исходили теплые волны, заливали его всего, по самое горло, сжимали сердце, поднимались выше в виски, растекались в голове легким туманом, мешая думать и строить четкие мысли.

- Вийдеш за мене замiж?

- Вийду, – прошептала Ярина и вздрогнула от охватившего ее предчувствия счастья.

- Ти народиш менi двох дiтей. Хлопчика i дiвчинку.

- Я хочу двох хлопчат.

- А я хлопчика та дiвчинку. Назарчика та маленьку Яринку, таку як ти. В неї будуть такi вушка як в тебе, такi рученьки, такi нiженьки, оченята, все як в тебе.

- Я хочу Назарчика i Тарасика.

- Як нам Господь дасть. Або Назара з Тарасом, або Яринку. Все приймемо, всiх будемо любити.

Влюбленные сидели, прижавшись друг к другу, не замечая течения времени.

Умолкли кузнечики, и небо над лиманом посерело, предвещая ранний летний рассвет.

Первая спохватилась Ярина.

- Треба йти. Матір заругають.

Макар пружинисто вскочил на ноги, подхватил Ярину.

- Я тебе на руках вiднесу. Хоча б до кiнця гаю.

Он придержал ее левой рукой у груди, а правой поднял скользнувшую вниз косу, сложил ее кольцом на груди у Ярины.

- Щоб за кущи не зачiпилася, – пояснил он, и зашагал по тропинке, неся Ярину, как пёрышко, как невесомую, самую дорогую ношу.

Дед снова подошел к воротам, и тут услышал бурчание тракторного мотора. Открыл калитку, выглянул наружу. Так и есть, тракторист Коля тащил на тросе синюю «Пятерку».

Так вот почему они задержались, понятно, поломались в дороге, пока Николая вызвонили, пока тот подъехал, зацепили тросом, приволокли сюда. Все понятно. А он переволновался, но правильно волновался, холодно, жена простудится, а ей только простуды и не хватало.

Сыновья вошли во двор, помыли от машинного масла руки у колонки.

- Ти чого, батьку, знов телефон забув зарядити? Скiльки ми дзвонили, ти все «поза зоною».

Точно, забыл. Вообще не вспомнил про мобильник. От старый дурень.

Назар и Тарас взяли топчан с двух сторон и понесли мать в хату. Макар шел рядом, придерживая правой рукой половичок, чтобы не сполз на землю.

8 августа2019 г.