Бог Кино и его богиня Эротика, их семейные отношения
Как правило, современный кинофильм, не претендующий на звание шедевра (хотя бывают такие и очень даже претендующие) слагается на пятьдесят процентов из сюжета, то есть, драк, погоней, выяснений отношений между воющими между собой героями, и еще пятьдесят процентов – из показа половых актов, к месту и не к месту, по принципу – лишь бы было.
Неважно, красиво преподнесено это действо, или по-свински, но современный режиссер посчитает свое произведение ущербным, если на экране хотя бы раз кто-нибудь кого-нибудь не трахнет. Не важно, что никакой художественной нагрузки это действо не несет и ничего нового искушенному зрителю не преподносит. Ну, хоть бы в технике секса. Важно, что, на взгляд творца, он «отметился», как радостно отмечаются на светской тусовке попавшие в кадр папарацци люди, с трудом доставшие пропуск в высший свет.
Откровенная или, попросту, откровенно пошлая сцена, стала признаком причастности режиссера к «высшему свету» кинематографа.
Я не ханжа и не пуританка. Я не против показа эротических сцен на экране. Я против бессмысленного показа этих сцен.
Я за эротическую составляющую кино.
Я против порнографической составляющей великого искусства.
И вот почему. По сути, краеугольным камнем, на котором выросло всякое искусство, является эротика. Или – Эротика!
Первый в истории человечества роман – «Дафнис и Хлоя» – роман эротический. Наши предки, не скованные еще рамками христианской морали, пели то, что пела их душа. Повествование о любви Дафниса и Хлои просто и безыскусно, как их пастушеская профессия. Сделав стержнем романа эротическую историю, древние греки невольно продемонстрировали, какое значение придавали они этим, волнующим человечество, отношениям.
Пример им подавали их могущественные боги, которым ничто человеческое не было чуждо, во всю предававшиеся любовным утехам.
Впрочем, не будь они столь любвеобильны, человечество лишилось бы многих прекрасных произведений искусства, пристально исследующих чужую (в данном случае, божественную) интимную жизнь
Как бы то ни было, греческая мифология, арабские сказки, барельефы в индийских храмах говорят о том, что современное искусство кино отнюдь не открыло Америки, создав направление сексэксплуатации, уродливое, как престарелая бандерша.
Направление существовало и раньше. Не было эксплуатации.
Не претендуя на статус очевидца, берусь все-таки утверждать, что и порнографии в далекую дохристианскую эпоху не было. Слишком высоко на Олимпе сияла её величество Эротика, слишком прекрасна была пеннорожденная богиня. Ей поклонялись, слагали оды, ей отдавали душу в обмен на её бесценный дар.
Ибо дарила она не только наслаждение – она дарила жизнь!
Без эротики жизнь обрывается тупиком смерти. Без неё нет нас. Мы рождаемся из эротики. Любовь, секс, понятия не только физические, но и духовные, ибо являются огромной силы двигателем человеческого прогресса, поднимают и обогащают человеческую душу, дают ей колоссальный стимул к самосовершенствованию.
Половой контакт, в своем высшем проявлении, акт не только физического слияния, но прежде всего духовного. При условии утонченности душ партнёров, конечно.
Более того, я считаю, что при половом соитии двух искренне любящих людей, соединяются не только их тела, но и сливаются биополя, питая друг друга энергией, и потому так тяжело переносится уход любимого человека – отрывается поле от поля, нарушается, рвется внешняя оболочка ауры любящего.
Итак, искусство, как род самовыражения, родилось из искусства любви. Мифология, литература, живопись, музыка, театр – все питалось изначально ею. Постепенно развиваясь, учась, наращивая опыт на протяжении веков.
А кино родилось сразу вундеркиндом, объединив в себе черты всех своих предшественников – других видов искусства. И тот путь, который предшественники проходили веками, шустрое кино пробежало за несколько десятилетий.
Умное дитя быстро осознало выгоды показа любовных отношений, вначале потихонечку, на грани бульварных романов. Это был еще детский лепет «Великого Немого». Дамы в наглухо закрытых туалетах заламывали на экране пальцы, изображая «гибельную страсть», мужчины падали перед ними на колени, моля о поцелуе, и если душераздирающая история кончалась свадьбой, то первая (действительно первая!) брачная ночь подразумевалась где-то далеко за кадром.
Подрастая, ребенок прошел все стадии развития, положенные нормальному подростку. В том числе период жгучего любопытства и увлеченности половым вопросом.
Для начала, чуть-чуть поднимая подол длинной юбки и показывая тонкую щиколотку женской ножки – это еще детский сад. Затем появились сцены стриптиза в ночных клубах, где все-таки камера останавливалась на стадии снятого лифчика, оставляя на стриптизерше трусики.
Впоследствии, осознав себя могучим искусством, почувствовав могучую силу воздействия на зрителя, кино перешло от простого показа к исследованию предмета, а, вступив в эру коммерции, коммерциализировало сам предмет.
Божественная Эротика сошла с Олимпа и, завернув подол, принялась обслуживать чернь духа.
Демос и Деос поменялись местами.
Кино принялось активно воспитывать вкусы.
Как-то разговаривала с одним знакомым насчет фотографии, которую я считала пошлой и китчевой, а он произведением искусства.
Спорила, приводила доводы, тратила время. А потом поняла – это совершенно бесполезно. Человек хочет остаться на своем уровне вкуса и понимания. Ну и хорошо. Значит, ему там удобнее, комфортнее, не надо тянуться вверх, познавать новые грани, не надо смотреть те фильмы, что предлагаю, альбомы по живописи, не надо читать те произведения литературы, которые оттачивают остроту мышления, достаточно просто похудеть, отбелить зубы и уже думать, что ты что-то сделал для своего совершенствования. Значит это его потолок, и тащить его дальше на веревке бесполезно.
Фотография была ню. Обнаженная натурщица. Можно сделать из одной и той же натурщицы либо Афродиту, выходящую из пены, либо шлюху. То был именно второй вариант. Я час потратила на толкование деталей, позы, жеста, цвета. Он упрямо не хотел слушать мои доводы.
Потому, что его потолок уже давно определило то кино, которое он смотрел с юности.
Кино до невероятия могущественно в сфере влияния на умы. Просматривая фильм, погружаясь в его атмосферу, проживая чужие жизни, зритель вбирает в себя тот жизненный опыт, который навязывают ему авторы фильма, и этот опыт становится для него своим, почти реально прожитым, а убеждения героев фильма – его убеждениями.
Я пыталась убедить моего собеседника словами, устно, а кино убедило его визуально, более того, активно вовлекая в свою сферу «проживания опыта», а потому кино оказалось сильнее меня.
Опыт экранный подменил собой опыт реальный.
Изначально родившись в Одессе, кино потом перекочевало во Францию, а потом уже по всему миру, но наибольшего размаха кинематограф достиг в Голливуде, на другом континенте, и до сих пор Голливуд является наиболее развитой индустриальной машиной производства прекрасных фильмов.
В СССР было принято ругать Голливуд, называя его лживой фабрикой грез, киношкой, снимаемой на потребу простым вкусам, мол, чего там ждать от загнивающего Запада, у нас-то кино идейное.
На самом деле идейным кино было и там, и там, только идеи – разные!
И у нас, и у них, фильмы масс-маркета заканчивались чудесным хэппи-эндом, но голливудский герой находил свое счастье в конце фильма в любви, создании семьи, личном успехе, а советский герой – в борьбе за коллективное счастье, за трудовые успехи, за свое признание в коллективе и т.д.
Тот американский жанр, который можно назвать «жанр семейного фильма», на самом деле, очень хорош, хоть и не слишком разнообразен. Как правило, фильм начинается с того, что в чудесную семью, состоящую из героя-отца, его жены – любящей матери и двух-трех замечательных детишек приходит опасность. Маньяк, псих, злобный сосед, акула, ураган или звездные пришельцы – все годится для создания саспенса.
Главный герой, конечно отец, который в одиночку, или с помощью верных друзей, спасает свою семью от неминуемой гибели и все заканчивается хорошо. Основная идея – счастье в семье, в семейных ценностях, которые надо спасать от разрушения любым способом.
Такие, не слишком притязательные, ленты составляют основной костяк массы Голливудских произведений. И вот что примечательно, и параллельно с ними, и ранее их, фильмы «для взрослых» существовали, но никогда не являлись главной американской продукцией, а только дополнительной! Сами по себе, для денег, заработка, для удовлетворения нужд и вкусов отдельных людей, но сами по себе! То есть, эпизоды откровенного секса никогда не вставлялись в фильмы «семейного жанра», они существовали отдельно.
Иногда на сексе выстраивались и «серьезные фильмы», в которых секс играл вспомогательную роль, выступая в поддержку или, наоборот, контрапунктом к главной мысли авторов.
То есть, либо отдельно, либо осмысленно, но никогда не ради того, чтобы просто быть, что называется, ни к селу, ни к городу. Лишь бы тявкнуть.
А вот с украинским кино произошла какая-то невероятная история задом наперед. Будучи в советское время весьма целомудренным в показах плотской любви, после отпущения вожжей в 1991 году наши киношники как с цепи сорвались. Камеру тогда в руки хватал кто ни попадя, поскольку мэтры украинского кино, в основном, в Москву подались, где сохранился «Мосфильм», и там можно было работать. В Украине остались либо те, кто был тяжел на подъем, но тот и снимать уже не хотел, либо тот, кого гигант-концерн «Мосфильм» просто не взял бы.
Еще одну категорию оставшихся хороших украинских режиссеров составляли те, кого можно было бы назвать – растерявшиеся. Не умеющие добыть денег на съемки, не понимающие, в какую сторону вообще двигаться.
А неофиты знали, в какую. Снимешь секс – и прослывешь прогрессивным режиссером, новатором! Для Украины, конечно, да! Здесь такого раньше не было. Новация!
Но, скажете вы, ладно тебе, пуританка злющая, да что в этом кино плохого?
Плохого то, что я такое кино считаю грабительским, а его режиссеров грабителями с большой дороги.
Когда-то разбирала пример секспошлятины на ТВ. И написала статью «ТВ. Должен сидеть! (Жеглов)».
И чтобы не писать наново, приведу цитату из той статьи.
«Выступает молодой уверенный в себе театральный режиссер. Рассказывает, как он вывел на сцену секс, голых актеров, называет все своими именами и вообще, он жутко прогрессивный режиссер. В спектакле для подростков и молодежи, заметьте.
Бедная Елена Ханга, которой уж не впервой обсуждать на ТВ размер презервативов, и то засомневалась, а стоит ли в спектакле для молодежи и подростков…
Но режиссер парировал Ханге просто наповал.
Во-первых, заявил он, он является учителем молодежи, которая без него так и не узнает, что, как и куда. Во-вторых, у него на спектаклях бешеные сборы. Вот, мол, те режиссеры, которые ставят всякие там слюнявые «Быть или не быть?» пусть заботятся о наполнении зрительного зала, а у него с этим все просто блестяще. Он мэтр по заполнению залов. И собственных карманов, что естественно вытекает из предыдущего положения, и что он абсолютно не скрывал.
По утверждению режиссера, подростки просто ломятся к нему на спектакль. Где еще так легально, не боясь быть застуканными родителями, можно услышать, как это все называется, и что со всем этим делать. И несут деньги за билеты, естественно. И часть этих денег, как мы поняли, законно выплачивается режиссеру.
Вот тут и становится все на свои места. Искусство театральное, оказывается, можно превратить в искусство по отниманию денег. И для этого вовсе не надо становиться на большой дороге. Сами придут и дадут. Главное придумать, как позвать. А тут наш режиссер долго голову ломать себе не стал.
Секс штука притягательная и жизненно необходимая. А в жизни подростка просто суперпритягательная и необходимая.
Скажете, эка она хватила! Сравнивать режиссера с грабителем? Это уж слишком!
Вовсе нет. И я это сейчас докажу.
Грабеж – это процесс насильственного отъема ценностей у одних личностей в пользу других.
В данном случае, режиссер, насильственно отнимая НЕЧТО у подрастающей личности, превращает это в деньги, поступающие в его пользу.
Это НЕЧТО – чувства, душевный трепет, тайна высокого, доселе неизвестного, что приходит с возрастом, окутанное туманом непознанного и ароматом любви.
Те подростки, которые заплатили режиссеру за то, чтобы быть им ограбленными, никогда не узнают, как заливает огнем щеки при случайном прикосновении к руке любимой, как бьется в тесной грудной клетке сердце от первого поцелуя, как прерывается дыхание от случайно услышанного за спиной любимого голоса, как невозможно сдержать бег собственных ног к почтовому ящику за желанным конвертом…
Потому что все уже названо своими именами (своими ли?), потому что все уже не тайна, и не чувство даже, а физиологическая потребность, вроде процесса поглощения пищи, и даже процесса обратного поглощению.
И тот, для кого не стало первого поцелуя, тот ограблен и на закат солнца над вечерним морем, на музыку Шопена, на «Танец» Матисса. Потому что если и увидит это, то оно его не тронет. На радость от рождения своего будущего ребенка, когда придет этот час. Потому что все рождается из любви, все чувства, всякая другая любовь рождается из той, самой первой, что пришла на рассвете жизни.
А он нищ. Он ограблен. На всё. Все они ограблены. На всё. Навсегда.
Есть и другая крайность. У Малахова ток-шоу на тему девственности.
Ярый противник секса, крайне выраженный девственник, заявляет свою позицию: «Секс это грязно, отвратительно и стыдно. Если это не так, то почему вы ЭТО скрываете? Почему вы с этим прячетесь?». Не прав он бедный. Именно оттого, что ничего современное ТВ и кино не скрывают, ему видать секс и опротивел. Честно сказать, от экранного секса меня тоже жутко тошнит.
Хорошо, что я подрастала в другое время, когда все это скрывали под покровом романтики и поэтичного флера, а потому сохранила в своей душе трепетное и поэтическое отношение к любви, которое воспитала во мне классическая литература.
А тот бедный девственник из ток-шоу тоже ограблен. Он тоже никогда не узнает, не ощутит биения собственного сердца. Он тоже нищ. И ограбили его те самые разбойники с большой дороги, театральный и киношный режиссеры».
Возможно, возникнет еще вопрос. А как же обнаженная натура в живописи, скульптуре, предтечах кинематографа? Ведь сама же утверждала, что обнаженная натура – это прекрасно.
Попробуем разобраться.
Живопись всегда была весьма дорогим удовольствием. А потому потребителем – заказчиком живописи всегда выступали люди обеспеченные и образованные, высшие сословия. Только знать могла позволить себе украсить стены своего жилища картинами. На этих картинах изображались члены семьи знати, либо библейские и мифологические сюжеты. И, естественно, никакой порнографии. Когда Франсиско Гойя написал свою «Обнаженную Маху» в 1800 году, заказчик картины, Мануэль Годой, придворный короля Карла IV, прятал ее у себя в кабинете под другой картиной, где Гойя изобразил ту же модель, но одетую.
«Рождение Венеры» – Сандро Ботичелли, 1486 год. Полностью обнаженная, прекрасная Венера прикрывает одной рукой грудь, другой рукой с помощью длинной пряди волос, интимное место. Ее фигура полна нежности, невинности, дыхания свежего утра и никакой страсти, только обещание будущей любви.
Теперь вернемся к той фотографии, которая нравилась моему оппоненту, о которой я говорила вначале. На ней была изображена девушка, почти одетая, в отличие от Венеры Боттичелли, но, тем не менее, пошлая. Вот как она выглядела. На высоком стульчике сидит девушка в древнегреческих сандалиях. Тоже богиня, что ли? Но лицо современное с макияжем, нос картошечкой, что никак не вяжется с греческими сандалиями. На голове современная завивка. Интимное место прикрыто тканью, но грудь обнажена и соски скрыты под слоем стекающего шоколада. Шоколад не ткань! Хоть и прикрывает, но навевает! А главное – поза!
Девушка смотрит прямо в глаза зрителю и словно говорит: – Я продаюсь, но имей в виду, дорого, очень дорого!
То есть, она входит в контакт со зрителем и предлагает ему секс. А изображенные большими художниками богини погружены либо сами в себя, либо контактируют с другими персонажами картины, но уж точно зрителю свой прайс не предъявляют, и обслужить его по полной программе не предлагают, ибо они Богини, а не шлюхи.
Их чувства возвышенны и цены не имеют вообще.
Почему же пошлость и безвкусица в живопись не проникли, а в кино еще как?
Вот почему. Живопись штучный товар. Картина пишется в одном экземпляре и ценна только эта. Любые ее копии снижают цену. Даже авторские. А не авторские считаются вообще подделкой и цены не имеют. В кино же можно делать сколь угодно копий, и каждая будет иметь ценность оригинала.
Множить кинопроизведения можно до бесконечности. А значит снижать цену за просмотр одной копии, набирая общую прибыль количеством проданных билетов. Таким образом, живопись остается искусством, доступным малому количеству зрителей, а кино становится массовым и сверхмассовым.
Кино возможно всякое – и утонченное, архиинтеллектуальное, при том мало кому понятное, и китчевое, лишь бы деньги собирало.
При этом кисть и краски требуют технического умения и таланта творца, а камера снимает сама, приводить ее в действие может даже ребенок.
Вот этот технический прогресс и привел к тому, что в погоне за количеством потребителей-зрителей кинематограф потерял невинность первых лет Великого Немого и перешел на показ чего угодно: грязи, крови, откровенного секса, показ, рассчитанный на абсолютно все слои населения.
Включая и те, что только ради такого материала в кино и ходят, и деньги платят.
А еще к тому же сюда прибавить болтливость некоторых режиссеров, которые никак ни эпизод окончить во время не могут, ни одним финалом фильм закончить, а все продолжают говорить и говорить, то они часто набалтывают абсолютно лишнее.
Привожу пример. Включаю ТВ и попадаю на какой-то французский фильм с Катрин Денёв в главной роли. Актриса уважаемая, можно надеяться на что-то хорошее.
Попала я явно на середину фильма. Денёв в нем пожилая дама, в эпизоде ведет машину, на перекрестке к ней в окно заглядывает молодой человек и произносит: – Двести будет нормально?
Я сначала подумала, что она играет пожилую проститутку и молодой человек хочет ее себе нанять и ей заплатить. Ну, мышление-то у меня все-таки из 20-го века. Когда женщинам платили, а не наоборот. Но тут пошел 21-ый. Оказалось, что это парень проститутка и героиня ему должна платить.
Она на двести соглашается, парень садится в машину и едет к ней домой, они укладываются в постель.
Смысл, даже вырванного из контекста, эпизода мне понятен. Героиня одинока и нуждается в человеческом тепле. Даже в таком фальшивом, временном, эрзаце любви. Хорошо, тут все в норме.
Ну, и хватило бы для понимания художественного смысла остановить камеру на раздевании и укладывании. Но, нет, как тут режиссеру замолчать, когда он на площадке царь и бог, а мышление у него отнюдь не божественное. Он о будущих прибылях заботится. А потому тщательно показывает, как парень на актрисе трясется, как она вздыхает (довольно таки безразлично, скучно вздыхает, что-то у Денёв пошло не так), и все это настолько лишне, настолько болтливо, настолько не нужно, что количество переходит в качество, и зрителю становится тоже безразлично и скучно, что же это там, на экране, происходит.
А главное – нарушается святой принцип кинематографа!
Недосказанность!!!
Кино – искусство умолчания!
Кино – это искусство показать, не показывая, рассказать, не рассказывая!
Вспомните эпизод из «Бриллиантовой руки». Семён Семёныч сует записку от Анны Сергеевны в карман брюк, она выпадает на асфальт. Крупный план записки. И все. Дальше зритель должен предполагать сам, что произойдет. Он предполагает разные варианты. Например, Семён Семёныч забудет, в какой отель идти, в какой номер, и события начнут развиваться в этом направлении, или записку найдет милиционер и… ну и так далее. По фильму записку находит управдомша, и дальнейшее действие определяется этим фактом. Но пока до него не дошло, зритель имеет возможность посочинять свой собственный сюжет, загадывая наперед, и в этом сопереживании автору, в этом сотворчестве с автором и заключается самое главное наслаждение кинематографом – СОАВТОРСТВО с автором!!!
Если только режиссер не снимает секс-дешевку. Тут его не остановить, бедному зрителю никакого простора для творчества не остается, успевай только за чужим коитусом следить.
Притом секс в кино все молодеет и все более раскрепощается.
Смотрю еще один фильм. О маме и её 14-летней дочке. Заботливая, любящая мама, улыбаясь, расспрашивает дочку о ее школьной подруге: – Вы вместе?
Боже, какое счастье, что девочка ответила, нет, а я-то с ужасом ждала, что юное чадо, доверчиво прильнув к материнской груди, поделится радостью: – Да мама, и это так здорово, я просто в восторге от пи…ы моей дорогой Синди!
В данном случае «пронесло».
Повезло героине, у нее, может, есть еще запас трепета духа в ожидании настоящей любви, но те подростки, которые смотрят это кино, и берут с него пример, точно относятся к той категории юных людей, ограбленных разбойником с большой дороги, о которых я писала выше.
Коллеги-кинематографисты, может, хватит превращать госпожу в служанку?
Давайте, опустим Богине Эротике подол до приличной отметки, и возвратим ее обратно на высокий сияющий Олимп.
На то самое, единственно приличествующее ей место, где лучится счастьем Любовь в ее эротических проявлениях, порожденных благородством эмоций и красотой чувств.
Если кому-то из кинематографистов мое исследование покажется наивным и устаревшим, то примите хотя бы совет: поднатужьтесь и попробуйте снять кино совсем без секса.
На пробу.
И если совсем без секса у вас кино не получится, а получится, черт его знает что, значит, это не ваша профессия.
А если так…
Коль нет таланта...
Имейте хоть совесть!