Одесса – театр, литература, кино, живопись. Эти слова могут с честью выстроиться в одну строку, потому что они неразделимы. Благодатный климат юга, взращивающий горячую кровь, смешение наций, порождающее впечатлительность и артистичность своих чад тому причиной, и таланты всходят в Одессе, как опара в кадушке.
А потому Международный театральный фестиваль в Одессе – явление закономерное и естественное. В этом году проходит третий фестиваль, родившийся из предыдущего не менее значительного мероприятия – научно-практической конференции «Русский театр в Украине», которая проходит в Одессе уже пятый раз. У колыбели этого дитяти стоят сразу два отца – сопредседатели оргкомитета фестиваля, директор Одесского русского драмтеатра, з.р. к. А. Копайгора и драматург А. Мардань. Ну, а мама, конечно же, одна – Одесса-мама.
Честно говоря, для меня научно-практические конференции по театру даже интересней фестиваля. Потому что спектакли можно посмотреть гастрольные, а послушать мэтров театрального дела можно только в короткую неделю сентября. Тем более, что в Одессу слетелись значительные театральные силы: московская театральная профессура, директора многих театров, Александр Калягин, Лесь Танюк. К сожалению, в этом году журналисты были лишены возможности поучаствовать в самом замечательном мероприятии фестиваля – обсуждении спектаклей. Сначала планировалось обсуждать после каждого представления, потом это мероприятие перенесли на какое-то утро, о котором были оповещены только участники фестиваля, но не СМИ, да и сама конференция сначала назначалась на 11 часов, потом ее решили перенести на 10, сообщив только участникам. В связи с этим хочется поделиться опытом кинофестивалей. Каждый вечер оргкомитет кинофестиваля вывешивает в определенном месте программку всех мероприятий на завтра, включая все замены и повторы. И пропустить то, что тебя интересует невозможно.
Фестиваль открылся спектаклем Читинского театра. К сожалению, читинцы показали не свои, заслуженно любимые одесситами, «Поминальную молитву» и «Биндюжник и король», а комедию В. Бочанова «Бинго». Прочтя в программке, что в пьесе есть две роли санитаров, я тотчас же подумала, что один из героев будет сумасшедший, и этот сумасшедший окажется более нормальным и гуманным, нежели остальные «нормальные». Чутье, а вернее, память меня не подвели. Так и оказалось. Я говорю «память», хотя пьесу «Бинго» видела первый раз. Но сама эта сюжетная коллизия заезжена до невозможности. Если поверить авторам, вытаскивающим эту мысль на подмостки всякий раз, когда нового ничего в голову не приходит, то надо обратиться в сумасшедшие дома и поменять всех постояльцев местами с их родственниками.
Зато исполнителям таких ролей полный карт-бланш для творчества, сумасшедшие играются легко и приятно, что взять с больного человека! Чем не преминул воспользоваться н. а. России Н. Березин в роли Константина (он же режиссер спектакля). Артисту Э. Глушкову пришлось тяжелее. Взрослому и довольно крупному молодому человеку для изображения подростка пришлось надеть короткие штанишки и попрыгать по сцене, изображая юношеские порывы. В результате получилось переигрывание. Зато великолепно сыграла смерть старой женщины артистка Т. Березина. Эта трагедия, происшедшая на глазах у больного депрессией Константина, ввела его в шок и послужила толчком к выздоровлению. Тут бы авторам и остановиться, и тогда бы у них в спектакле прозвучала высокая нота жертвенности, светлой трагичности. Смерть дала рождение жизни. Но авторы перепугались такого слишком высокого финала и быстренько оживили героиню. Да еще она что-то начала рассказывать в комедийном ключе про «трубу» и «свет в конце этой трубы». Получилось, как говорят в Одессе, «даже не смешно», получился просто жалкий кикс – неверная нота в вокале.
Зато эту тему более точно развил известный драматург Семен Злотников в пьесе «Уходил старик от старухи», Иерусалимский театр «Ковчег», постановка С. Фалька. На сцене двое глубоких стариков, которые, прожив вместе более полувека, вдруг обнаружили, что вся их супружеская, на первый взгляд благополучная, жизнь оказалась ложью. Оказалось, что оба они для сохранения видимого благополучия семьи друг другу в чем-то врали. Но это вранье внешнее, предлог для расставания. На самом деле ложь заключается в том, что эти двое просто разные люди. Старый профессор-литературовед (артист В. Воробьев) живет высокими духовными интересами, он последователь и обожатель идей Толстого. Его жена Вера (Э. Абзианидзе), обычная приземленная женщина, чьи интересы не выходят за рамки домашнего очага. Профессор пытается, как Толстой, уйти под конец жизни из семьи, чтобы обрести духовную свободу. Но привязанность и жалость к старой жене не дают ему это сделать. И в этой привязанности он снова показывает нам образец высокой духовности. В финале Вера умирает, смертью своей отпуская мужа на волю. Опять же, как в «Бинго», смерть дает рождение свободной жизни. Только без кикса. Правда, небольшие фальшинки спектакль все-таки допускает. То Вера делает вид, что покончила с собой, чтобы напугать мужа, то сам профессор замирает в кресле, пытаясь напугать зрителя. Если бы драматург нагнетал напряжение на сцене диалогами героев, а не дешевыми трюками, спектакль прозвучал бы драматичнее и чище. А то получается, как в рассказе Толстого про волков, когда посмотришь две липовые смерти, третью уже всерьез не воспринимаешь.
Наш Одесский русский театр показал «Женитьбу» Гоголя, которая по праву считается одной из удач театра. (Режиссер А. Гирба). Пьеса, которую знаешь наизусть еще со школьной скамьи, смотрится на едином дыхании. Особой режиссуры в ней вроде бы и нет, но актеры играют превосходно. Сочная, в лучших традициях отечественного театра, Фекла Ивановна в исполнении Юлии Скарги. Яркий Кочкарев (Геннадий Скарга) и необычная Агафья Тихоновна. Лариса Коршунова играет Агафью Тихоновну не глупенькой девушкой, которая мечтает приставить нос Ивана Кузьмича к губам… и так далее, что всегда в зале вызывало смех. Агафья Ларисы Коршуновой добра! Она не может выбрать жениха не потому, что ей всяк подходит, а потому что в каждом, по доброте своей, видит хорошее и всех жалеет. Из всех она лепит одного, потому что всех любит, и не может нанести обиду отказом. Возможно, я и выдумала эту трактовку, а сама артистка и режиссер в виду этого не имели. Но, если еще хоть один-два человека в зале так подумали, значит, спектакль ставили не зря. Потому что Агафья Тихоновна в исполнении Л. Коршуновой поднимается до высоты единственного трагического персонажа в этой пьесе, страдающего из-за своей доброты.
Что касается Кочкарева, то от Геннадия Скарги я, признаться, такой фонтанирующей энергии не ожидала, считая его прежде довольно флегматичным актером. Однако в «Женитьбе» он явно вырывается из ансамбля, несмотря на созвездие, собранное на этом спектакле. Отсюда и вопрос, а почему все-таки Кочкарев так неистово старается женить Подколесина, в чем его интерес? Здесь можно предложить такую трактовку: Кочкарев сам несчастен в браке, чего он от Феклы Ивановны не скрывает, упрекая ее в том, что она его в это нехорошее дело втащила. Вот он и пытается найти себе товарища по несчастью, ему самому плохо, пусть и другому будет не лучше. Если так, то тогда в гоголевской комедии вдруг проглядывают черты драмы, что необычно и интересно. Но в таком случае, Скарге надо было бы четче обрисовать эту психологическую линию, чтобы не гадать, артист ли с режиссером так надумали, или у критика воображение разыгралось.
«Нет повести отвратнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Так, наверное, подумали школьники, впервые посмотревшие бессмертное творение Шекспира в постановке московского театра Луны. В афише спектакль анонсировался, как авангардный. Замечательно. Авангард, поиски, творческая лаборатория – это все понятия, заслуживающие самого большого уважения. Во всяком случае, наша художественная публика привыкла эти понятия уважать. Ну, принято так у нашей публики. Возможно поэтому, спектакль вызвал в зале бешеные овации и восторги театроведов. У меня лично он вызвал самую бешеную антипатию. А моя антипатия вызвала неистовые нарекания других представителей СМИ и завзятых театралов. Меня обвинили в ретроградстве, отставании от передовых веяний, замшелости и прочих жутких грехах.
Но уж, какого греха на мне нет, подумала я, так это греха содомизма. В то время как на сцене происходили настоящие Содом и Гоморра. Во времена Шекспира женщин актрис не было, мужские и женские роли играли только мужчины. Однако они изображали женщин, были загримированы под женщин и на вид, и по рисунку роли от женщин не отличались. Совершенно другое показали нам мальчики-актеры театра Луны. Откровенные мужики, одетые в очень условные женские платья, любезничали с другими столь же откровенными мужиками. Со сцены несло дурным вкусом и спекуляцией на мужеложстве, сексе и брутальности.
О якобы «новом прочтении» бессмертного сюжета речи быть не может. И вот почему. Сам Шекспир, по правде, тоже не гнушался время от времени запускать руку в сокровищницу древнегреческих сюжетов, праматерь европейской литературы и театра. В чем ничего плохого нет. Как известно, в мире существует только 37 сюжетов, остальное все – вариации на их темы. Но Шекспир переводил их на язык его современности, его персонажи жили в его времени, говорили языком его времени. То же самое сделали авторы знаменитого фильма «Вестсайдская история». Ромео и Джульетта этого фильма жили в своем 20 веке, испытывали чувства присущие этому веку и выражали их средствами своего времени. Совершенно же к иному способу использования чужой интеллектуальной собственности прибегли авторы спектакля театра Луны. Они поместили шекспировских персонажей 16 века в некое вневременное пространство, наполненное атрибутикой 20 века в самом ее неприглядном выражении.
Ну, хотели они показать зрителю, как герои барахтаются в грязи, задирая юбки и выставляя из-под них голые мужские задницы, так выдумали бы себе собственных героев. Но проще проспекулировать на чужом добре, Шекспир-то умер, и делай с ним, что хошь, за моральный ущерб в суд не подаст.
По пути воскрешения старых персонажей в другом контексте пошел и Криворожский русский театр, поставив пьесу А. Крыма «Завещание целомудренного бабника», в котором используются классические образы Дон-Жуана и Донны Анны. Такой прием тоже не называет нареканий, поскольку персонажи остаются в своем времени, в своем реально-бытовом и культурологическом поле и только меняется сюжет и их взаимоотношения. Жаль только, что спектакль нуждается в подчистках, я бы все-таки в прологе и далее использовала испанскую музыку, которую режиссер вспомнил только один раз, а в основном подкладывал ту, которая нравилась ему, но характеру пьесы, ее месту действия не отвечала. Режет ухо и простонародное слово «бабник» в названии. Здесь просится слово «ловелас» или что-то созвучное.
Невольно сравниваешь два подхода двух театров к использованию классических персонажей. И в связи с этим мне вспомнился анекдот. Приходит мужик в оперу, играют увертюру к «Пиковой даме». Он поворачивается к соседу справа и спрашивает: « Скажите, это не вы только что сказали – е… твою мать?»
- Позвольте, как можно! – пугается тот.
Поворачивается к соседу слева с тем же вопросом, и получает тот же ответ. Поворачивается к соседу сзади, с тем же результатом.
«Должно быть, музыка навеяла» - задумчиво констатирует мужик.
Так что, товарищи, кому что музыка и поэзия навевают…
Слава Богу, на следующий день довелось морально отдохнуть на «Лесе» Островского. Белгородский академический театр им. Щепкина имя великого актера не посрамил, равно как звание академического. И показал добротный классный спектакль с ровно играющими актерами, составляющими единый ансамбль. (Режиссер Б. Морозов.) И вот ведь что интересно. Опять же, знаешь пьесу наизусть, а оторваться нельзя. Такова магия настоящего театра и настоящей классической актерской игры.
В таком же качестве порадовал Таганрогский драматический театр спектаклем «Царство зверя?.. Павел Первый» по роману Д. Мережковского. Прекрасно сыграл главную роль актер и художественный руководитель театра Сергей Герт. Трагическая, неоднозначная и сложная фигура царя Павла в контексте спектакля ложится на фигуры остальных русских царей, погибших во время своего царствования. Возникает тема ответственности и тяжести государственной власти.
Отдельно стоят несколько спектаклей, созданных по литературным произведениям, не предназначавшимся ранее для сцены.
По количеству этих спектаклей можно сказать, что это уже тенденция: брать литературное произведение и адаптировать его для подмостков, с применением авторского голоса за сценой. Так, например, был показан спектакль «Героические деяния и речения доблестных Пантагрюэля и Панурга» по книге Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», Московский театр «Центр драматургии и режиссуры». Из всего толстого романа авторы инсценировки взяли только одну сюжетную линию – странствования Пантагрюэля и его друга Панурга. В череде литературных инсценировок эта стояла первой и потому произвела самое приятное впечатление, показавшись новым словом в отношениях театра и литературы. Можно только упрекнуть авторов в том, что они напрасно потратили первую четверть спектакля на рассказ о детстве Пантагрюэля, потому что детства Панурга в спектакле нет, а они в данном случае равноценные персонажи. Таким образом, спектакль захромал по архитектонике.
Далее последовала инсценировка Эстонского русского театра на темы Сергея Довлатова. Очень интересный, хотя несколько однообразный по актерской игре и интонациям спектакль, в котором основная мысль о том, что писателя создают не данный Богом талант, а тяжести земных перипетий. Несколько раз в инсценировке подчеркивается мысль о безразличии Высших сил к человеку – луна, равно освещающая путь и хищнику и жертве.
И наконец, пьеса А. Марданя «Два рассказа за еду», постановка московского театра «Комедиант», представленная как «философско-гастрономический диптих». То есть две одноактные пьески в одном представлении, связанные между собой темой еды, как основы человеческой жизни. Этот спектакль тоже является инсценировкой литературных произведений, он поставлен по двум самостоятельно существующим рассказам А. Марданя «Разгрузочный день» и «Меню». В первом акте герои ностальгируют по старым временам через призму воспоминаний о простой, как весь советский быт, пище коммуналок и общаг. Этот прием не нов, воспоминания о том, что было при советах, сыплются сейчас как из рога изобилия, притом, в одной и той же литературной форме – простого перечисления существительных одного ряда, предметов быта, номеров трамваев, которых уже нет и т. д. Возможно, этот жанр возник, потому что слишком резок был переход от одной жизни к другой, шок вызвал ностальгию, которую плавный переход, растянутый во времени, не вызвал бы. Сам по себе этот прием имеет право на существование. Но в литературе. Когда человек имеет возможность, отойти, отвлечься. В театре же потратить целый акт на отсутствие динамики человеческих отношений мне кажется неприемлемым. Второй акт пьесы куда более сценичен. Здесь есть переплетение разных судеб, отношения героев между собой и нелепая случайная смерть. К сожалению, актер, играющий Станиславского, свой образ почерпнул прямо из ментовских сериалов, его интеллигентный герой, по пластике тела, манерам и т.д. – прямая цитата Промокашки из фильма «Место встречи изменить нельзя». Какой тут Станиславский!
Однако вышеприведенный феномен заставляет задуматься, а почему собственно вдруг театр так массово обратился к форме литературных постановок, а не написанных специально для театра пьес? Ответ на этот вопрос мне видится таким: у нас нет сейчас великих драматургов. Есть хорошие, а великих нет. Литература же сохраняет черты высокого искусства и питает своей философией, как и раньше, другие виды творчества.
То же происходит и с актерами. За все 16 спектаклей я не увидела крупной актерской личности на сцене. Хорошие актеры были, великие – нет. То же самое и на прошлогоднем фестивале. Почему? Думаю, что время, общество наше сейчас не способствует появлению крупных личностей. То же происходит и в кино, из которого исчезли звезды. Заметьте, в сериалах снимается множество молодых и не очень лиц, которые даже не запоминаются. Странно, но в советское, удушливое, зацензуренное время и на сцене, и на экране сияли звезды, со временем они ушли, а замены нет.
Тем не менее, сам факт наличия в Одессе театрального фестиваля – это знаменательное явление, значение которого переоценить трудно. И отцам его, организаторам, спонсорам – честь и слава.