Ах, Лиза, Лиза!

Однажды вечером в моей квартире появились сын с невесткой и чуть смущенно объявили мне, что у меня поселится новая родственница. Я ничего не поняла, взглянула на плоский живот Алены, и решила, что, возможно, у меня появится какая-то тетя и провозгласит: «Здравствуйте, я ваша тетя, я приехала из Бердичева и буду у вас жить!»

Однако по глазам Максима и Алены было ясно, что дело не в тете. Максим развернул сверток, который держал в руках, и осторожно положил на диван очень пушистую абсолютно белую кошку с неестественно черными огромными глазами.

- Это еще откуда? – удивилась я.

- А это папина кошка Лиза, он уехал в деревню на этюды, а ее побоялся оставить чужим людям, и просил, чтобы ты за ней приглядела.

Замечательно. Я еще кошек моего бывшего мужа не досматривала!

- Максим, а ты помнишь, что, между прочим, твою прабабушку с моей стороны звали Лиза? Это он что, в пику мне ее так назвал? – ехидно осведомилась я.

Максим ничего не ответил насчет имени, погладил Лизу и умоляюще взглянул на меня.

- Мама, мы с Аленой взять ее не можем, у нас же кот молодой, Уголек, он начнет метить квартиру, хоть из дому сбегай. Ну, подержи ее месяц, пока папа вернется.

Я животных в принципе уважаю, а потому решила вступить с Лизой в контакт и позвала ее: «Кис-кис». Лиза и ухом не повела.

- Мама, она абсолютно глухая. Вообще-то она еще и слепая. У нее глаукома и сахарный диабет. Папа просил с ней очень бережно обращаться. Он сказал, что если с ней что-то случится, у него будет инфаркт.

- Ну, это его проблемы, – задумчиво протянула я. – Но если он так ее любит, то почему довел до такого состояния?

-Да не довел. Просто ей в апреле будет 20 лет. Доктор говорит, что на свои годы она еще молодец. Папа предупредил, что она ничего не ест, кроме вискас-желе. И еще ей надо отваривать судачка и вынимать из него косточки. И давать отварную куриную грудку, дважды пропущенную через мясорубку. Воду только фильтрованную через аквафор.

Я онемела. Мне с моей журналистской загруженностью не хватает времени, чтобы просто перекусить бутербродом на ходу, а тут отваривай судачка и вынимай из него косточки!

Алена, уловив мое возмущение, умоляюще сказала: «Виктория Григорьевна, я буду сама все это делать, а Максим завозить вам для нее еду».

И Лиза осталась у меня. На кухне ей было выделено мое любимое старинное треугольное кресло, на которое постелили цветастую подстилку. Рядом у стены две мисочки. Максим купил ей новый лоточек, потому что дома у себя она ходила в ванной на сток.

В первую же ночь, только уснув, я услышала из кухни протяжный вой. Побежала туда. Лиза сидела в кресле, запрокинув мордочку, и кричала, как ребенок. Я поняла. Она же полностью слепая и глухая. Из информации только запахи. А тут запахи непривычные, хозяев нет, расположение мебели незнакомое. Ей одиноко и страшно. Я взяла ее на руки и прижала к себе. На удивление она оказалась очень худенькой и легкой. Как скелетик. Только густейший покров белой шерсти придавал ей солидность.

На руках у меня Лиза успокоилась и кричать перестала. Потом прижалась ко мне и замурлыкала. Благодарила.

Максим привозил мне рыбу и грудку. Вискас-желе я покупала в магазине на углу. Лиза с первого раза поняла, что лоточек заменяет ей сток в ванной. Правда, пользовалась она им своеобразно. Долго-долго и тщательно скребла лапами лоток, затем выставляла из него зад и делала все свои дела на пол, около лотка. Но лапы оставались в лотке! Видимо, чтоб не намочить.

Через неделю она освоилась в квартире, выучила, где кухня, общая комната и комната с моим диваном. Ходила, стукаясь головой о мебель, но расположение комнат и кухни знала. Лазила, как все кошки, вверх по мебели. Вот только спускаться ей было тяжело. Она не видела, где пол, и долго примеривалась, прежде чем спрыгнуть. Поэтому, если она залезала на письменный стол, где у меня всегда навалены книги, газеты и документы, то съезжала с него на попе, как правило, вместе со всеми бумагами.

Вскоре я поняла, почему Саша назвал свою кошку Лизой. О характере моей бабушки Лизы ходили легенды. Мой бывший муж часто просил в присутствии гостей рассказать, как бабушка, во время еврейского погрома в 1905 году, ударила в лицо казака, замахнувшегося нагайкой на маленькую еврейскую девочку. Ее, как огня, боялись все мужчины в старом одесском дворе, не говоря о собственном муже. Эта Лиза была не слаще. Вечером, когда я, сделав все дела, ложилась на полчаса отдохнуть на диван с журналом в руках, Лиза укладывалась под мой бок, грелась там, и блаженно мурлыкала. Однажды зазвонил телефон, и я, вставая, хотела ее отодвинуть. Неожиданно, она грозно рыкнула и ударила меня лапой по руке, загнав все когти в руку. Лапа у нее оказалась не по годам сильная.

Подходил Новый год. С утра я сбегала на базар. Потом принялась за готовку. На окне со вчера застывал холодец из свиных копытец с добавлением курятины. Все как у людей.

Ближе к вечеру, пока я убиралась в комнате, из кухни раздался стук чего-то упавшего на пол. Я направилась туда. У окна, сброшенная вниз, валялась ложка, а на окне сидела Лиза и вовсю уплетала за обе щеки жирный свиной холодец!

У меня был шок! Не досмотрела! Все, и холодец испорчен, и на Новый год мне обеспечен кошачий понос по всей квартире. А потом еще, возможно, панкреатит, смерть Лизы в страшных мучениях и последующий инфаркт бывшего супруга. Но это для меня-то он бывший, и приятных воспоминаний отнюдь не вызывает, а для Максима и Сережи – их любимый папа.

Всю Новогоднюю ночь я ожидала Лизиного поноса. Ничего! Ни поноса, ни панкреатита! Пронесло, думала я. Вернее, к счастью, не «пронесло». Я не рассказала Максиму и Сереже о происшествии. Они были бы в шоке от опасности, угрожавшей папочкиной любимице. И мы с Лизой обе, как воды в рот набрали, о случившемся. Но меня не покидала какая-то настороженность, ожидание сюрприза.

Сюрприз догнал нас ровно через две недели.

Поздно вечером, когда я уже выключала телевизор, предвкушая те самые приятные полчаса в постели с журналом в руках и Лизой под боком, на экране появилась диктор канала «Та Одесса» и произнесла: «Вниманию одесситов и гостей города. Штормовое предупреждение. Ожидается шторм на море силой в 7 баллов. Ветер такой-то. Скорость ветра такая-то. Одесская мэрия обращается к населению с просьбой без нужды из дома не выходить. Просим убрать автомобили из-под старых и сухих деревьев».

В этом объявлении не было ничего особенного. Мы их выслушиваем по нескольку раз за осень и зиму. Но меры принимать надо. Поэтому я вышла на балкон и сняла с веревки задубевшее от холода белье. Войдя внутрь, закрыла балконную дверь и деревянные балконные ставни. Затем легла на диван с моим любимым журналом «Вог».

Вскоре зашумели ветки акаций, громыхнуло железо на крыше. А сквозь темные окна донесся звук ревуна. Это звал к себе Воронцовский маяк. Через равные промежутки времени, на той же частоте, раздавались мерные тоскливые звуки. Я представила себе, как они летят вместе с ветром, зарождаясь над черными бушующими волнами, взмывают вверх, на обрыв, проносятся над Приморским бульваром, затем вдоль Дерибасовской улицы на Соборную площадь, огибают шпиль Свято-Преображенского собора и врываются в мои окна. Этот звук все одесситы знают с детства. Под него я засыпала когда-то, надеясь, что наутро не придется идти в школу из-за плохой погоды. И в то же время, в доме ощущался уют и покой, именно из-за того, что ревун доносился снаружи, а двери и окна были надежно закрыты, и шторм не мог пробраться в квартиру. А для моряков, входящих в порт, этот звук, родной и близкий, означает, что Одесса уже рядом, и ждет их у своих причалов, направляя пароход точно по курсу, куда надо, оберегая от неверно выбранного пути.

Тут я спохватилась, что рядом нет Лизы. И сразу же из кухни раздался короткий вскрик. Пошла туда.

Лиза, против моего ожидания, не лежала в кресле на своей подстилке. Она стояла, покачиваясь около стола, а потом вдруг пошла описывать круги на полу диаметром с метр, наклоняясь влево и непрерывно писаясь. Ей было явно плохо. С перепугу я позвонила сразу обоим сыновьям – и Максиму, и Сергею. У Сережки в частном доме живут две собаки, три кошки, он человек опытный в таких делах. Сережа сказал, что не знает, что делать, как обычно, положился на Максима. Максим на своей «Таврии» примчался немедленно. Было уже половина первого ночи. Позвонили по справочной узнать, где находится скорая помощь для животных. Оказалось, у нас в городе все ветеринарки дневные, нам посоветовали обратиться к частному врачу. Лиза продолжала описывать круги, изредка коротко взвизгивая. Мои медицинские познания ограничивались тем, что я когда-то выпускала мединовскую многотиражку. Этот опыт позволил мне предположить, что у кошки микроинсульт. Что делать?

Несмотря на время, час ночи, я позвонила моей приятельнице Тане в Киев, у которой живет несколько кошек и она по части лечения может дать фору и ветеринару. Я знала, что в это время она, как и я, только садится за компьютер для работы. Но ни домашний, ни оба Таниных мобильных не отвечали. Просто какой-то рок, с отчаянием думала я. Снова позвонили Сереже. Он сказал, что постоянный частный ветеринар, который смотрит его животных, очень дорогой, и меньше 50-ти долларов Георгий Иванович за ночной визит не возьмет. Таких денег ни у меня, ни у Максима не было.

Ту мысль, которая пришла мне в голову, но я не смела ее высказать, высказал Максим. У него теща – врач. Педиатр высшей категории. Правда, ей утром в больницу на смену, и она ложится рано. И притом, она все-таки педиатр, а не ветврач. Но это был единственный вариант.

Укутав Лизу в полотенце, нагретое на батарее, мы повезли ее на поселок Таирова.

Таня, тоже Таня, открыла дверь не сразу, сонная, посмотрела на нас с удивлением. Но услышав в чем дело, не сказав ни слова, направилась в гостиную, где мы уложили Лизу на стол, и Таня, вооружившись фонендоскопом, выслушала ее сердечко, осмотрела внимательно, и изрекла тот же диагноз, что и я – микроинсульт. Выписала кучу каких-то лекарств и Максим помчался в ночную аптеку.

Самое сложное было найти у Лизы вену. Таня-то никогда собак и кошек не укалывала. Снова позвонили Сереже, который не один раз ставил капельницы своим животным самостоятельно, и вот так, совместными усилиями, с помощью телефона, решили вопрос. Таня нашла вену, ввела Лизе внутривенно пол-ампулы кавинтона, мы залили ей в рот какую-то суспензию, и еще получили на ближайшие дни кучу инструкций по остальным препаратам.

Честно говоря, по дороге домой, радости я не испытывала. Ну, сделали мы все это. Но разве выживет 20-летняя кошка после инсульта? Видимо, это конец. И будет, как в том анекдоте, когда отец ругает сына, я, мол, эти штаны 25 лет носил, а ты раз надел, и они протерлись! Буду я виновата, что не досмотрела. И скажет моим сыновьям их папа, что я нанесла ему глубокую душевную травму. И в их глазах я буду плохая. Хотя вроде мы действовали совместными усилиями…

На остаток ночи я поставила Лизино креслице рядом с моим диваном. Она спала крепко. Еще действовали лекарства. Утром, к моему удивлению Лиза, проснувшись, попыталась самостоятельно слезть с кресла. Я на руках отнесла ее на кухню к лотку. Она села на лоток, только левая задняя лапа непривычно свесилась на пол. Видимо, у нее не было сил затащить ее в лоток.

К обеду она подняла голову с подстилки и повернула ее к тому углу, где стояли ее мисочки. Короче, через неделю стало абсолютно ясно, что Лиза выкарабкалась. Несмотря на почтеннейший возраст и кучу болезней. Звонить ее законному владельцу и рассказывать, что было, мы не стали. Пусть себе спокойно пишет этюды. А то еще инфаркт хватит. А кто знает, проявит ли он столько жизнестойкости, сколько его Лиза.

Но мы-то с ней знаем, и это наша общая тайна – она просто еще не решилась покинуть этот мир, в котором существуют такие явления жизни, как треугольное креслице с резной спинкой, теплый, уютный бок хозяйки, молодой парень Максим, гоняющий по всему городу в 7-балльный ветер и врач-педиатр высшей категории, который среди ночи вылезет из постели, чтобы полчаса искать вену на лапе у 20-летней кошки…

27.01.10 г.