Овечка Долли

Профессор Михайлов оторвался от монитора растрового микроскопа и протер покрасневшие глаза. Он уже 4 часа сидел за столом и неотрывно вглядывался в бесконечные цепочки молекул, услужливо увеличенные электронным микроскопом. Из этих орнаментов он легко считывал нужную ему информацию. Но что такое 4 часа в сравнении с теми 15 годами научных изысканий, когда он бился над своей идеей заставить клетки живого организма перестать ломаться и стареть. Все дело в этом – клетки обновляются, отмирают, на их месте возникают новые, которые повторяют их в точности, но на более низком по качеству уровне. Клетки кожи обновляются полностью в течение 28 дней, клетки кишечника – каждые 4 дня. Но человек стареет, кожа покрывается морщинами, и новые клетки не возвращаются на прежний уровень качества, они повторяют все уже возникшие недостатки, те же морщины, сухость, и чем дальше, тем больше накапливаются поломки в этом сложном механизме. Кроме того, нормальная клетка обладает ограниченной, определенной для каждого вида способностью к делению, дальше своего порога она не перейдет, и когда закончится предназначенный для нее срок деления, она умрет, а вместе с нею и живой организм.

Как же запускается этот проклятый механизм старения? В период развития организма от оплодотворённой яйцеклетки до половой зрелости и окончания роста, регулирующий механизм в подавляющем большинстве клеток сдвинут в область «усилителя». «Усилитель» обеспечивает выработку энергии, достаточную для внутренних потребностей всей клетки, а после завершения роста и до смерти механизм переходит в область «тормоза». То есть сначала при делении каждая последующая клетка (дочь) имеет больший энергетический потенциал, чем предыдущая (мать). Это длится до определенного деления, после которого выключается «усилитель» и включается «тормоз», в результате чего каждая последующая клетка при делении имеет меньший энергетический потенциал, чем предыдущая.

Угасает не только тело, но и психические способности, память, зачастую происходит распад личности. Это связано с тем, что концевые участки хромосом – теломеры укорачиваются с каждым делением. Энергия восстановления клеток падает.

Все это профессор Михайлов знал еще со студенческой скамьи и его сначала кандидатская, а потом докторская диссертация были посвящены этой теме. Профессор пытался найти способ продления первого этапа – повышения энергетического потенциала клетки в сравнении со вторым этапом – угасания. Тогда, надеялся он, человек сможет оставаться молодым вплоть до окончания срока делений клеток его организма. То есть, проживя 80-100 лет молодым и здоровым, он начнет стареть за несколько месяцев до назначенного ему срока смерти. Насколько улучшится качество его жизни, насколько раздвинутся границы его творческого потенциала!

Профессор успел продвинуться в решении этой проблемы, он испытывал обычную радость и удовлетворение ученого, знающего, что стоит на правильном пути, и природа послушно открывает ему свои тайны. Но вот уже полгода, как профессор ощущал смутную, непонятную тревогу. В мозгу время от времени всплывало имя – Иван Николаевич. Кто это? Он как-то был связан с его опытами, и вспомнить Ивана Николаевича было важно. С другой стороны, профессор готов был биться об заклад, что никогда не знал никакого Ивана Николаевича. Ладно, лучше не думать об этом, не отвлекаться. Главное – его опыты.

В его исследованиях ДНК мышей все было правильно. Здесь ему не в чем было себя упрекнуть. Его теория блокировки укорачивания теломеров, а вследствие этого задержки угасающих процессов в клетке, подтверждалась практическими опытами. Существует специальный фермент — теломераза, который при помощи собственной РНК-матрицы достраивает, удлиняет теломеры и ДНК не стареет. В большинстве дифференцированных клеток теломераза заблокирована, однако активна в стволовых и половых клетках.

Подопытные – привитые обработанными стволовыми клетками мыши сохраняли вдвое дольше молодость и живучесть по сравнению с контрольной группой. Их шерстка сияла, аппетиту можно было позавидовать. Вместо положенных трех месяцев подопытные мыши доживали до полугода. То есть, на каждую опытную партию приходились по сроку жизни две партии контрольных.

Можно было бы переходить к опытам на крупных животных. До этой, так захватившей его темы, профессор много лет занимался клонированием отдельных органов человека. Здесь он тоже достиг больших успехов, написал множество научных статей, получил несколько премий. Его коллеги уже создали ту самую знаменитую «овечку Долли», клон своей матери, которая, к сожалению, очень быстро состарилась, достигла возраста матери, когда у нее брали генетический материал, и умерла. Клонирование невозможно, шумел тогда ученый мир. Но профессор Михайлов пошел дальше своих коллег, его клонированные органы, пересаженные в «собственный организм», откуда был взят клеточный материал, приживались и служили много лет. Люди получали новую печень, почки, сердце, которые были созданы из их собственного материала, а потому не отторгались и не отмирали. Это был ошеломляющий успех.

Но потом доктор Михайлов заметил в зеркале признаки неумолимо надвигавшейся старости. Молодому, ему казалось, что жизнь бесконечна, и он столько успеет на этой длинной дороге! Но вот первые морщины, первая усталость после бессонной ночи. Стали посещать философские вопросы, зачем жить, если вторая половина жизни отравлена призраком приближающейся старости?

И тогда он заболел этой новой идеей – убить старость!

На мышах уже получалось, еще несколько лет изучения «прививок от старости» на крупных животных, и он сможет попробовать на себе. На людях – нет, разрешения на апробацию на людях он получит не скоро. Как всегда Минздрав будет тормозить процесс. Бояться, как бы чего не вышло. А тайком облеченные высокими научными степенями минздравовские старцы будут ездить к нему по ночам, чтоб никто не видел, и умолять отодвинуть их конец.

Но главное не это. Если он добьется успеха на крупных животных и сделает прививку самому себе, то он точно доживет до того момента, когда сможет завершить главное дело своей жизни. Спасти человечество от дряхлости, от унижения физическим бессилием и болезнями, от покрытой коричневыми пятнами кожи, отвисших век, застывших от артроза суставов. Тогда ему хватит на это времени.

И все таки… что-то тревожит профессора в последнее время, не дает спать по ночам. Какая-то смутная мысль, вроде бы он что-то забыл и не может вспомнить. Что?

Первый этап – выделения субстрата стволовых клеток с фиксированной длиной теломеров он прошел на удивление быстро. У него даже сложилось впечатление, что он и не искал решения, словно оно находилось в его мозгу давно, и он только вспоминал, что надо делать. Точно так же легко давались ему когда-то опыты по клонированию. Решения сбегали к нему во сне, с небес, и доктор уже было начал думать, что именно небеса избрали его проводником этих замечательных научных идей на земле.

Так в чем дело, что он не может вспомнить? Он обязан что-то вспомнить, это крайне важно.

Иван Николаевич! Да, Иван Николаевич! Это важно, нужно вспомнить Ивана Николаевича. Но кто это такой и почему его надо вспоминать?

Профессор оделся и вышел на улицу. Стояла осень, под ногами шуршали желтые листья, с реки тянуло сыростью. Мокрый асфальт блестел в свете уже зажегшихся фонарей.

Шкаф в лаборатории… Иван Николаевич связан с этим шкафом. Какой-то коричневый шкаф. Но такого в лаборатории нет. Вся мебель обновлялась несколько лет назад. Она светлая. А ему лезет в голову темный неполированный шкаф старого советского образца. Правая дверца поломана и прибита гвоздями. Открывается только левая. Что за чертовщина, не может же таинственный Иван Николаевич сидеть в этом шкафу. Но он точно связан с этим шкафом.

Профессор Михайлов зажег конфорку газовой плиты и поставил греться кастрюлю с супом, которую оставила для него в холодильнике Дарья Ефимовна, его домработница на протяжении многих лет. Они почти не виделись, но очень привыкли друг к другу. Профессор почти все время пропадал в лаборатории, Дарья Ефимовна убиралась в квартире, готовила простую еду, как он любил, и стирала его белье. Платил он аккуратно, и ее устраивало, что она в доме почти сама себе хозяйка, а его устраивало ее немногословие и преданность.

Поужинав, он почитал немного «Медицинский вестник» и лег спать. Телевизор его никогда не интересовал и, если б домработница не любила днем смотреть сериалы с тряпкой в руках и ведром у ног, он бы вообще его выкинул.

Спал неспокойно. Ему приснился кошмар. Будто бы он выходит из лаборатории в промозглый осенний вечер. Проходит по бульвару, сворачивает направо, к метро. Из темноты ночи вылетает зловещая непонятная махина, несется на него. Он пытается убежать, отскочить в сторону. Напрасно, ноги его не слушаются. Пытается закричать, широко разевает рот, но изо рта не вырывается ни звука. Махина налетает на него, душит, давит грудь. И он просыпается.

Ох, нервы абсолютно не в порядке. Устал от работы. Надо будет сходить к невропатологу. Или просто попить снотворное. Что ему, врачу, по врачам ходить, время тратить. Не так его у него много.

Утром профессор с нетерпением рвался к своему микроскопу, своим мышам. Дело идет, он на верном пути, хватило бы только жизни успеть завершить свое дело.

Днем в лабораторию заглянул завхоз.

- Валентин Леонидович, подпишите акт списания устаревшего оборудования.

О, Господи, как эти обязанности завлабораторией отвлекают от дела. Ну что здесь, старый термостат, сухожар, осмометр, дистиллятор, все устарело, вон! Десять стульев из Актового зала, письменный стол, шкаф темный полированный, поломанный. Стоп! Шкаф! Перед глазами возникает этот шкаф, правая дверца прибита гвоздями, левая открывается.

- Где? – кричит он, – где этот шкаф?

- В подвале, – удивленный таким экспансивным тоном отвечает завхоз.

Да, это тот самый шкаф, из смутных видений его памяти.

Бегом, как молоденький, сбежал он вниз. Вот этот шкаф, профессор рванул дверцы, всякий хлам, старая медицинская литература, справочники, все это никому уже не нужно. Все можно найти в Интернете. Он рылся в бумагах, ощущая, что он на верном пути здесь, именно здесь разгадка, мучившей его тайны.

Вот оно! Тетрадь, подписанная аккуратно: «Журнал лабораторных исследований. Заполнен доктором И. Н. Стасовым, ассистентом профессора В. Л. Михайлова. Начат тогда-то, окончен тогда-то».

Черт, но ведь это шестьдесят лет назад! Михайлов тогда не только не был профессором, но и просто еще не родился. Однако И.Н. Стасов – это явно Иван Николаевич. Иван Николаевич, связанный с поломанным темным шкафом.

Впервые профессор ушел с работы, не дождавшись конца рабочего дня. Дома он не стал даже ужинать, бросился в кресло с журналом в руках.

Да что же это? Выходит, тот профессор Михайлов, о котором пишет таинственный Иван Николаевич, тоже занимался темой клонирования, а потом старения организмов. И не закончил исследования. Почему? Если бы закончил, или хотя бы приблизился к тому уровню, на котором находится сейчас настоящий профессор Михайлов, то он об этом наверняка знал бы. Были бы сообщения в медицинской литературе, его исследования уже известны во всем мире, а исследования того Михайлова – нет. Значит, он почему-то бросил обе темы на полпути. Что-то его остановило. Надо читать дальше, возможно разгадка тайны на последних страницах.

Профессор читал до утра. Сначала описания лабораторных опытов, пункции костного мозга, диализ почек, стволовые клетки, дальше, дальше, это все ему известно. Но то, что он прочел на последних десяти страницах, повергло профессора в шок, из которого он не мог выйти почти сутки.

Приводим кратко текст журнала, записанный Иваном Николаевичем Стасовым 60 лет назад.

«25 сентября. – Мой учитель – гений. Когда-нибудь памятники ему будут стоять по всей планете. Он достиг того, что не могли сделать предыдущие исследователи за несколько столетий. Он близок к разрешению загадки вечной молодости. Человек проживет 100 лет молодым, а потом умрет. В одночасье, не болея, не старясь. Хотя, почему умрет? Профессор гений, и возможно, потом он найдет средство не только вечной молодости, но и вечной жизни. Наши подопытные мыши стареют вдвое медленней, чем контрольные. Это уже огромная победа. Но профессор не хочет пока сообщать о ней в печати. Он чем-то подавлен в последнее время. На мои вопросы отвечает уклончиво.

28 сентября. – Какая ерунда! Оказывается, профессор, доктор медицины, боится какой-то цыганки! Не смешно ли? Когда он сидел, задумавшись над своей научной проблемой у реки, и дышал свежим воздухом, что ему очень полезно, поскольку он чаще дышит химическими испарениями препаратов, к нему подошла старая цыганка и сказала: «Ты, красавец, умный, каких мало бывает людей на свете. Ты нашел что-то важное для людей, очень важное. Но ты не успеешь дать людям свое открытие. Через месяц ты будешь убит. Твое открытие пропадет».

Он посмеялся над ее словами. Но когда она отказалась брать с него деньги, профессор задумался. Я старался, как мог, успокоить учителя. Как можно верить дурацким предсказаниям, ведь она даже не смотрела его ладонь, или в чашку с кофейной гущей, как это у них водится. Но профессор оставался подавленным и задумчивым.

1 октября. – Профессор почти не занимается опытами. Он явно обдумывает тяжелую для него проблему. Мои попытки отвлечь не помогают.

5 октября. – Профессор выразил твердую уверенность, что жить ему осталось немного. Он предчувствует свой скорый конец. Проклятая цыганка! Что она натворила. И это теперь, когда мы стоим на самом пороге замечательного открытия.

10 октября. – Сегодня профессор попросил меня выслушать его и сделать все, как он велит. Он твердо уверен, что его открытие прививки живому организму фиксированного размера теломеров посредством измененных стволовых клеток самого организма приведет к нестарению организма вплоть до конца отпущенного ему срока. Но сам он не успеет довести до конца начатое. Он погибнет раньше. Поэтому он просит взять у него из боковой части кисти кусочек ткани и заморозить. Когда он погибнет, вырастить в пробирке эмбрион из его ткани, как мы это уже делали в лаборатории, подсадить бесплодной женщине, которая уже отчаялась родить ребенка. И снова дать жизнь будущему профессору Михайлову. Какая дерзкая задумка! Профессор уверен, что, получив вторую жизнь, он успеет довести свое открытие до завершения.

Я возразил ему, что не обязательно второй профессор Михайлов будет так же гениален, как первый, что он вообще станет врачом и ученым. Но Валентин Леонидович разбил мои возражения в пух и прах. Он уверен, что абсолютное повторение генов даст тот же результат, что и первый набор хромосом, ДНК и так далее. И что даже история жизни второго профессора Михайлова будет во многом повторять историю жизни первого. Та же школа, те же склонности и так далее.

Что ж, если он так хочет. Мы ничего не теряем. Но отщипнуть от его ладони кусочек ткани, я не мог себя заставить. Он настаивал. Резко сжал губы и брызнул на торец кисти заморозкой. Мне пришлось подчиниться. Ткань я законсервировал. По-моему, это кощунство.

14 октября. – Несколько дней занимаемся усыплением мышей и исследованием среза их печени на микротоме. Профессор спокоен. Словно законсервированный фрагмент кисти его руки действительно решил все проблемы.

29 октября. – Ужас! Не могу писать, не могу есть и дышать. Вчера при выходе из лаборатории профессор Михайлов, мой дорогой учитель, гениальный ученый, был насмерть сбит автомобилем, за рулем которого сидел пьяный водитель. Пьяное ничтожество, недостойное жить, разом покончило с гениальным открытием, которое могло стать спасителем человечества. Будь он проклят этот дьявол! Сбылось предсказание цыганки! Ах, как он был прав, что оставил мне фрагмент своей руки. Дорогой учитель, я все сделаю, как Вы мне велели, я не теряю надежды, что Вы воскреснете в своем двойнике и продолжите дело нашей жизни. Только горько мне, что я уже не доживу до Вашего триумфа. До триумфа всего человечества, который, Вы, великий ученый, ему несете».

Записи в журнале продолжались дальше, но ошеломленный профессор Михайлов не смог его дочитать. Так значит, тот профессор Михайлов и он – одно и то же лицо! Он живет на земле второй раз! Вот откуда эти смутные видения. Генетическая память, память, хранящаяся не в нейронах головного мозга, а во всех клетках его тела, подсказывает ему и ночные кошмары, и быстрые решения научных проблем. Вот почему он так легко находит выход из самых запутанных вопросов. Он когда-то уже находил эти решения и сейчас просто вспоминает то, что было уже один раз найдено. А если так, то его идея клонировать самого себя была верной. Теперь ничто не помешает ему довести до конца начатое дело. Ему 60 лет. Столько же было первому профессору Михайлову, когда он погиб. Но второй профессор Михайлов продвинулся, куда дальше, чем первый. Благодаря своей генетической памяти, он прошел путь научных открытий первого профессора вдвое быстрее. Он находится на куда более дальнем отрезке той дистанции, с которой сошел первый профессор Михайлов, то есть он сам. И у него еще есть время. Человечество получит его великое открытие. И сам он тоже проживет остаток жизни, не старея. Какое счастье! Милый, милый Иван Николаевич. Он сейчас смутно вспомнил его лицо, но голос и некоторые фразы вспомнил абсолютно точно. Если бы этот верный помощник снова был с ним, насколько бы он облегчил его задачу. Как он благодарен Ивану Николаевичу, его научной смелости и умению за подаренную второй раз жизнь. За те возможности, что она ему открывает. И благодарен цыганке. Если бы не она, ему бы никогда в голову не пришло клонировать себя. А значит, его открытие погибло бы безвозвратно.

Решено, когда он покончит с первой задачей – долгой молодости, он примется изучать генетическую память. Ведь если научить организм потомка вспоминать все, что знал его предок, то какого необыкновенного расцвета достигнет наука, искусство. Дети будут рождаться готовыми учеными, мастерами живописи, литературы.

В эту ночь профессор Михайлов так и не уснул. В мозгу теснились разные мысли, радостные и печальные, удивлявшие иногда его самого своей неожиданностью.

Это Божий промысел, думал он. Какая удивительная цепочка событий и людей привела к тому, чтобы он смог закончить работу своей жизни. Иван Николаевич, цыганка, ее предсказание, его ранние работы по клонированию. Прервись эта цепочка хотя бы в одном звене, и завершить свое чудесное открытие он не смог бы никогда. Значит, это Божий промысел, так суждено.

Утром он пошел в лабораторию, и сотрудники заметили перемену в его настроении. Обычно замкнутый, он шутил, смеялся и выражал уверенность в том, что все, что происходит в жизни, происходит к лучшему. Когда-то он злился, слушая эту фразу, запрещал произносить ее, она казалась ему тупой и банальной. Теперь он готов был с ней согласиться.

Так прошел месяц. На подъеме душевных сил профессор Михайлов значительно продвинулся в своих исследованиях. Пора было переходить к более крупным подопытным животным. Легче всего работать в лабораторных условиях с собаками и кошками. Можно уже давать заявку в виварий института.

На первое время за ним закрепили пять кошек подопытных и пять контрольных. Завтра он велит препаратору взять у них кровь из вены для гемолиза.

Кстати, завтра 28 октября, подумал профессор. Ровно 60 лет со дня гибели первого профессора Михайлова, то есть меня. Что значит для меня этот день? День гибели или новый день рождения? Ах, как не хватает мне Ивана Николаевича, верного друга и соратника в борьбе за счастливое будущее человечества!

Следующий день прошел в хлопотах, обычных для лаборатории. Крупные животные требовали несколько других подходов к исследованиям, и профессор увлекся этим так, что забыл пообедать. К вечеру ощутил голод.

Ничего, подумал он, наверняка Ефимовна что-то на плите оставила. Поем уже дома.

Профессор надел пальто, обернул шею шарфом, попрощался со сторожем и вышел на улицу. Со стороны реки поднимался белесый туман. Он свернул направо, к метро. Позади него взревел отчаянный сигнал автомобиля. Он обернулся, прямо на него неслась темносиняя «Мазда». За рулем юнец, белый от страха. Видно не может справиться с управлением. Он сделал отчаянный прыжок влево, чтобы пропустить «Мазду». Слева из-за угла вылетел на полном ходу блестящий черный джип «Лэнд-Круизер», круто повернул, визг тормозов. Профессор услышал глухой звук удара своего тела о бампер. Огромные яркие фары джипа нависли над ним, перекатились через него, он ощутил невыносимую боль, рвущую тело.

- Это все, – подумал он. – Как странно…

И рухнул в темноту.

1 июля 2012 г