Кошки

Ольга подходила к дверям своего офиса, когда увидела маленький пушистый комок, прижавшийся к бронированной двери. Она легко взбежала по ступенькам и присмотрелась к кусочку полосатого меха. Котенок, дрожащий то ли от холода, то ли от страха. Маленький еще, кошачий подросток.

Ольга, несмотря на обычную осторожность, взяла котенка на руки и осмотрела. Обычная, дворовая кошечка, только сильно дрожит. Может больна?

Ольга отперла своим ключом дверь, вошла внутрь, налила в блюдечко молока из холодильника и поставила блюдечко под стул, куда забился котенок. Не ест.

Ольга позвонила заму, отдала распоряжения на день, села в машину и поехала с котенком к ветеринару. Тот осмотрел малыша и сказал, что это кошечка, девочка, абсолютно здоровая, а дрожит просто от страха.

- Наверное, она впервые оказалась на улице. Кто-то выбросил из дома. Видите, она упитанная, чистая, без блох. Явно домашняя.

Ольга расплатилась с доктором и увезла котенка к себе. Не то чтобы ей нужна была дома кошка, но страх маленького существа не позволял ей снова оставить его на улице, и от кошечки, прикорнувшей в машине к ее боку, исходило какое-то нежное и ласковое тепло, которого Ольге не хотелось лишаться.

Дома она устроила кошке домик из картонной коробки, которую выложила кусками старого пальто, приготовила две мисочки, для питья и еды. Домик поставила в углу кухни.

Назвала нового члена семьи Люсиндой. Или Люси. А проще – Люсей.

И потекла их совместная жизнь.

По сути, Ольга обрела подругу. Люська провожала ее на работу, бежала до угла, а если Ольга уезжала машиной, то хотя бы до машины. Весь день сидела на окне и смотрела на улицу. Около шести вечера начинала проявлять признаки беспокойства, прислушивалась. Звук Ольгиной машины знала безупречно, стоило Ольге подъехать, как Люська опрометью сбегала вниз с третьего этажа, заводя свое мурлыканье еще в коридоре. Она очень громко мурлыкала, как паровоз. Если Ольга уходила недалеко и без машины, Люська провожала ее до угла и ждала там, обвив лапки хвостом. Завидев издалека, сразу же начинала мурчать, подбегала и «вела» свою хозяйку до самого дома.

Тихие, спокойные вечера были самым любимым временем их совместного общения. Ольга читала или смотрела телевизор, а Люська лежала у нее на груди, обхватив лапками шею.

Как-то Ольга заметила, что с тех пор как в доме поселилась Люська, у них с мужем стало меньше ссор и разногласий. Словно она смягчала их характеры своим теплым присутствием. Будто берет огонь на себя, однажды подумала Ольга.

Они прожили с Игорем восемь лет. Первые два года все было неплохо. А потом, откуда ни возьмись, пошли ссоры, недоразумения.  Игорь все чаще приходил с работы злой и раздраженный и все больше напоминал Ольге ее вечно хмурого отца. Ольга догадывалась о причине – его бывшие сокурсники пошли в рост и чего-то достигли, тот в банке, тот в частном бизнесе, набирали силу, богатели, начали с ним обращаться снисходительно, как с недорослем. А Игорь застрял на одной ступени, и дальше у него ничего не получалось. Ольга понимала, что его гложет зависть и чувство неудовлетворенности собой. Она и жалела его, и слегка презирала за эту зависть и слабость, и злилась сама на себя за это чувство. Идти к Ольге в подчиненные он не хотел. И она не хотела. В бизнесе он был ноль и только мешал бы ей. Сама Ольга из «послушного козлика», как ее называл Игорь, превратилась в человека со своим мнением. Игорь утверждал, что его все устраивает, но в душе злился на жену. Ольга, хоть и сочувствовала ему, но перебороть себя ему в угоду тоже не могла. Если она считала нужным вложить деньги во что-нибудь, а он был против, из чистого желания показать себя, то она не могла допустить, чтобы благополучие семьи зависело от его глупых капризов. Чем дальше, тем больше отдалялись супруги друг от друга, и Ольга чувствовала себя одинокой.

Ее положение усугублялось тем, что отца она помнила плохо и мало. Он ушел из семьи, когда ей было 7 лет, а до того ею не занимался, и Оля видела его только по вечерам, вечно хмурого, недовольного жизнью, часто пьяного. Мать тоже девочку вниманием не жаловала. Страшно ревновала бабника-мужа, пропадавшего черт знает где, и винила, пусть скрыто,  маленькую дочку в том, что из-за нее не может контролировать мужа, вынуждена сидеть дома, когда он шляется.

В конечном счете, Ольга привыкла к тому, что родители сами по себе, а она сама по себе. Любила она их тем больше, чем они ее меньше. Других-то родителей у нее не было, и девочка страдала оттого, что ее одноклассницы рассказывают всякие истории, как их любят и балуют папы  и мамы, а она слова ласкового от отца с матерью не слышит. Все по делу, и в тоне приказа. А теперь и муж отдаляется от нее. Хоть сотрудники хорошо относятся, утешала она себя, понимая, что утешение это слабое и действует только, пока она им платит зарплату.

Только один случай из детства помнит она, греющий душу. Ей 16 лет, она стоит у зеркала и расчесывает свои густые волосы, а ее мама вышивает наволочку для подушки на диван. Обе поют песню Анны Герман «В жизни раз бывает 18 лет», их голоса так красиво сливаются в унисон, и эти несколько минут, пока они снова и снова выводили голосами нежную мелодию, запомнились ей как символ семейной жизни, как теплое воспоминание о матери. Других теплых у нее не было.

И была боль. За год до того, как Игорь и Ольга поженились, она сделала аборт, на который он ее уговорил. А потом врачи лишили ее всякой надежды на другого ребенка. Значит, кроме Игоря у нее больше никого близких не будет.

Накануне ее 30-го дня рождения Игорь снова пришел какой-то злой, напомнив ее всегда хмурого отца. Она не стала его ни о чем спрашивать, накрыла на стол, покормила. Села за отчетность, Люся прикорнула у нее на коленях, обволакивая легким мурчанием. Игорь смотрел ток-шоу Савика Шустера. Постепенно втянулся в разгоравшийся на экране спор.

Люська мне ближе Игоря, с раздражением подумала Ольга.

Утром, когда она проснулась, мужа уже не было. Он должен был приходить на работу к 9-ти, а она как начальник в свой день рождения, юбилейный, и вовсе приходить не собиралась.

Ольга полежала в постели, чувствуя на сердце тоску.

У меня все хорошо, успокаивала она себя, работа, семья, это просто моя распущенность, как говорила мама. Надо взять себя в руки.

Она подошла к окну. Ее родная улица и в 30 лет выглядела точно так же, как и в ее казавшееся далеким детстве, разве что обветшала.

Внезапно по лицу Ольги покатились дробные слезы.

- Мама, мама, – зашептала она окну, – ну почему ты меня не любила, почему? Разве я была плохая? Разве огорчала тебя, разве я сама тебя не любила? Почему так, почему я не помню ни одного разговора с тобой по душам, ни одного совета, как жить, ты бросила меня в эту жизнь, как за шкирку, я барахталась всю жизнь сама, но это же несправедливо, мама! Ты так нужна была мне! Ведь ребенок, он маленький, и не может жить без материнской заботы. А потом ты ушла, и я не знаю, помнишь ли ты меня вообще там, где сейчас находишься, или снова и снова думаешь только об отце. А я? Мамочка, я так любила тебя, я знаю, что именно в этом была моя ошибка, никогда нельзя любить кого-то сильнее, чем он любит тебя, потому что все то, что дается в избытке и задаром, то не ценится! Кроме тебя у меня вообще никого не было в жизни, и Игоря у меня нет, никого у меня нет, и тебя нет, и мне так плохо, мама. Пусть бы ты такая суровая, как была, пришла ко мне хоть на минутку! Я скучаю по тебе, мама, даже по такой, какой ты была.

Ольге было горько, она отошла от окна, легла на кровать и в голос заплакала. Все равно никто не слышит и не видит. Можно дать себе волю. Поплакав, она уснула на боку, сложив под щекой обе ладони и подогнув под себя ноги.

Внезапно она ощутила что-то теплое у спины, привалившееся к ней. Ольга не просыпалась, но ей показалось, что это ее покойная мать сидит около нее на кровати, прижавшись теплым боком к ее спине, и тихо говорит ей: не думай так, доченька, я очень тебя люблю. Очень.

Ольга проснулась. Матери около себя не обнаружила, только Люська привалилась к ее спине, грела ее, и смотрела на нее внимательно желто-зелеными глазами.

Это мне приснилось, подумала Ольга, Люся теплая, прижалась ко мне, вот и приснилось, что это мама. Нет у меня мамы, и мужа нет, есть только кошка.

Ольга взяла Люську под лапки, обвила ими свою шею и прижала Люську к себе. Почувствовала своей грудью, как часто бъется маленькое кошачье сердечко. Испугалась, не заболела ли? Потом вспомнила, у кошек сердцебиение 138 ударов в минуту, у людей 120, значит, все в порядке. Люська вытянула мордочку и уткнулась ротиком в ее щеку.

Несколько дней Ольга не могла все-таки избавиться от мысли, что во сне к ней приходила мать, что она, там, где она сейчас есть, раскаялась в холодности к дочери и пришла ее утешить.

Это ощущение крепло день ото дня. И, в конце концов, превратилось в убеждение. Ольга была уверена, что мать вернулась к ней, и незримо находится в квартире. В виде какого-то фантома, что ли. Она ощущала это в общей атмосфере дома, в собственном непонятном умиротворении, что на нее снизошло.

Однажды, гладя Люсю по полосатой рыже-серой шерстке, проводя рукою по теплой спинке, сотрясавшейся в такт громкому мурлыканью, Ольга подумала, а ведь это ощущение вернувшейся матери возникло не тогда, когда она спала, и мать приснилась ей, а еще раньше. Она проанализировала свои чувства и решила, что все правильно, несколькими неделями ранее она подумала, что Люська вносит теплоту и спокойствие в их с Игорем маленькую семью.

А уже потом ей приснилась мать, когда она плакала и звала ее  как в детстве, и с тех пор появилось ощущение вернувшейся в дом заботливой, любящей мамы.

А что, если… мысль абсурдная, конечно, но если… Люси и есть ее мама, воплотившаяся в кошку? Или хотя бы посланец ее матери? Может, там, на небе, мать раскаялась, особенно после того, как Оля плакала у окна и мать, наверняка ее слышала и видела оттуда, с неба. Ей стало жалко дочь, и она послала это маленькое создание или сама пришла в ее облике? Нет, Люська появилась раньше. Стоп. А не потому ли, что уже появилась Люся, ей пришлось пережить те воспоминания? И плач ее, не был ли провозвестником того, что в ее семье уже произошли перемены?

Как бы то ни было, с тех пор Ольга стала по-особому относиться к Люсе, и в ее душе поселились тепло и постоянная, нежная радость.

Но однажды, возвращаясь домой с работы, Ольга не увидела на углу знакомый полосатый силуэт. Не было Люськи и дома. Соседи не видели ее с утра.

Ольга в панике обежала все прилегающие кварталы. Сбегала на Новый рынок, вдруг кошке захотелось рыбки, торговки рыбного корпуса всегда подкармливали чужих котов. В интеллекте Люськи Ольга уже не сомневалась, а кошки, проходящие со стороны рынка, облизывались, и пахли рыбой, так что она вполне могла сообразить, куда бежать за лакомством. Но Люськи не было и там.

Ольга в отчаянии вернулась домой. Игорь, с его неуклюжими утешениями типа, другая будет, вызывал у нее только раздражение.

А в это время…

В это время Люська, мягко перебирая лапками, бежала по тротуарам Французского бульвара, мимо старых Одесских санаториев, в сторону Аркадии. Она очень осторожно проходила перекрестки, и хотя в Аркадию ближе было через проспект Шевченко, но кошка выбрала именно этот путь, он был безопаснее, да и красивей тоже.

Пробежавшись по дну маленького зеленого оврага уже в самой Аркадии, поскольку там можно было скрыться в кустах, Люська выскочила на склон и промчалась вправо, в сторону 16-ой Фонтана. Спустилась по склону между зарослями и нырнула в незаметный ход, вырубленный в рыжеватой песчаниковой породе. Это был вход в катакомбы.

Люська промчалась по подземному коридору, свернула направо, еще раз направо, осмотрелась. Ее глаза, отличающие в темноте сплошную породу от проходов, и обоняние довольно хорошо подсказывали ей направление.

Наконец, она свернула в едва заметный маленький лаз, в который не могло бы пролезть более крупное животное, не говоря о человеке, и оказалась в пещере. Несмотря на отсутствие источников света, в пещере можно было различить стены, слегка мерцавшие голубыми искрами. Посередине пещеры с потолка свисала веревка, вроде двух свитых вместе лиан. Люська подскочила, ухватилась за веревку и легко взбежала по ней вверх.

Выскочила в круглое конусообразное отверстие вверху и оказалась в большом зале, ограниченном матовыми стеклами, сквозь которые струился мягкий белый свет. По стенам зала стояли невысокие шкафчики, вокруг сновали люди в длинных одеждах, а также коты  и кошки всех мастей и пород.

Люси подошла к одному из шкафчиков, встряхнулась и сбросила с себя кошачью шкуру. Выпрямилась. И вот она уже не кошка, а красивая молодая женщина. Из шкафчика она достала балахон той же расцветки, что ее шкурка, надела на себя. Балахон застегивался на левом плече застежкой с блестящими камнями и такой же застежкой на левом боку.

Люси прошла в следующий зал. Там раздавалось мягкое жужжание голосов, на скамьях, расположенных амфитеатром, как в университетской аудитории, сидели люди разного возраста в балахонах расцветки кошачьих шкур.

У стены стол, за ним в кресле восседал Он, их Руководитель, в белом балахоне, застегнутом на плече и боку алмазными застежками.

Он просматривал что-то в рукописной книге, лежащей перед ним на столе.

Люси прошла к своему месту на  скамье и села. Прозвучал гонг. Говор в зале стих, все сосредоточились на Руководителе, который поднял голову и посмотрел на них.

- Приветствую вас, господа. Сегодня у нас годовой отчет. Прошу. Кот Рыжун, начнем с вас.

- Я душа умершего архитектора Карпова Николая Андреевича. Приставлен к главному архитектурному управлению города. Курирую его уже три года. Проживаю под лестницей. Отношение ко мне ровное, хорошее. Новости за последний год – принято Постановление о застройке склонов. Это закроет нам вход в туннель. Других новостей пока нет.

В зале поднялся шум, зазвучали взволнованные голоса.

- Тише, тише, Господа. Эту новость мне уже донесли. Будем искать обходной путь. На километр ближе к 16-ой Фонтана можно прокопать новый туннель. Там стенка катакомб подходит близко к морскому обрыву. Вы остаетесь опекуном Управления на следующий год. Садитесь.

- Кот Баюн, прошу.

- Я душа покойного сварщика Ивана Демидовича Круглова. Опекаю своего маленького внука Петю. Проживаю на кухне. Он замечательный мальчик. Мы с ним друг к другу очень привязаны. Недавно никак не мог выучить урок по математике. Очень боялся учительницы. Я успокаивал его, мурлыкал, пока он не перестал нервничать. Ребенок успокоился и все пошло, как надо. Еще. Я знал, что если он в воскресенье пойдет гулять, его побьют мальчики из другого двора. Спрятал один ботинок за кухонным шкафчиком, пока искали, опасность прошла, чужие мальчики ушли со двора. Прошу продлить мне срок пребывания у внука на следующий год.

- Хорошо. Принимается. Кошка Чернуха. Прошу.

Поднялась женщина лет 50-ти с озабоченным, даже замученным, как отметила про себя Люси, лицом.

- Я душа умершей Елены Петровны Пинчук. Опекаю бывшего мужа Андрея Пинчука. Проживаю в сарайчике. Отношение ко мне среднее. Он пьет. Я по мере сил стараюсь ему помочь. Отвлекаю, создаю уют в доме. Несколько дней назад опрокинула на столе открытую бутылку с водкой, чтобы ему меньше досталось. Получилось.

- И он вас избил, так?

Чернуха опустила глаза в пол.

- Да.

- Кошка Чернуха, у вас же есть и другие родственники на Земле?

- Есть дочь Ольга. Замужем. 30 лет. И зять Игорь.

- Так почему вы не хотите опекать свою родную дочь? Эта пьянь, ваш бывший муж, который довел вас до инсульта, и вы умерли на полу в коридоре, пока он в беспамятстве храпел на кровати, неужели на ваш взгляд, заслуживает большей заботы, чем молодая женщина, которой вы дали жизнь?

- Он пропадет без меня, – угрюмо сказала Кошка.

- Туда ему и дорога. А ваша дочь нуждается в вас. Вы не дали ей тепла и ласки в детстве, так дайте его сейчас.

- Он пропадет без меня, – еще раз, упрямо проговорила Чернуха. – Я прошу вас, дайте мне еще год.

- Задача умерших людей, которым дана честь превращаться в кошек, – опекать на Земле своих близких. Заботиться о них и дарить им ласку. Вы – черная кошка. Вы должны переходить дорогу человеку, когда его подстерегает опасность,  и предупреждать тем самым, чтобы он был осторожен. А вы вместо этого взвалили на себя заботу о недостойном человеке. Вы не выполняете своей миссии, Кошка Чернуха. Или идите к дочери, или я лишу вас звания кошки.

- Нет, нет, не делайте этого, – завопила Чернуха. – Прошу вас, дайте мне еще год. Я постараюсь его исправить, внушить ему, чтобы он меньше пил.

- Горбатого могила исправит, – сказал Руководитель, делая пометку у себя в книге. – Ладно, я даю вам год. Но это последний. Если он не станет меньше пить под вашим влиянием, в чем я очень сомневаюсь, уйдете в сонм обычных отлетевших душ. Кошки из вас все равно не получается. Хорошей кошки.

- Так, далее. Кошка Люсинда, прошу. Вы у нас на первом годовом отчете, так?

- Да, – прошептала потрясенная Люси. Вот кто такая Чернуха! Оказывается это мать ее дорогой подопечной Ольги.

- Кошка Люсинда, отвечайте, что вам удалось добиться за год.

- Я… я стараюсь окружить мою подопечную теплом и лаской, чтобы восполнить ту любовь, которой ей не хватает в жизни. Ее муж холоден к ней, и она никогда не знала любви ни родителей, ни детей, своих детей…

Люсинда разрыдалась.

- Прекратите плакать, Кошка Люсинда, успокойтесь. Она сама виновата. Она сделала аборт, когда была беременна своим первым ребенком – вами. Пошла на поводу у своего мужа, не проявив достаточной твердости, чтобы защитить вас. Она могла настоять на своем, и стать лучшей матерью, чем ее покойная родительница. Но, вместо этого, она совершила смертный грех убийства. Вы – душа ее нерожденной дочери, и вы совершенно не обязаны заботиться о ней. Наши кошки – это души тех, кто умирает своей смертью, либо от руки чужих людей, и возвращаются на землю, чтобы быть с теми, кого любили при жизни, помогать им жить дальше. Но ваша мать Ольга сама добровольно убила вас. Вы не обязаны ни любить ее, ни заботиться о ней, это против наших правил.

- Но я все равно люблю ее, я простила ее, – я хочу быть с ней! Прошу вас, Руководитель!

- Зачем вам прощать свою убийцу? Вы не обязаны. На земле кошек подстерегает множество опасностей. Вас могут отравить злые люди, и вы умрете снова, в страшных мучениях. Вы можете попасть под машину. В конце концов, сама ваша подопечная может выбросить вас на улицу, где кошек подстерегают голод и холод. Зачем это вам. Жизнь на Земле очень тяжела. Вы уже один раз погибли мученической смертью и заслужили жизнь безгрешного существа в сонме отлетевших душ. Вы можете дослужиться до ангела. А вместо этого избираете судьбу маленького животного, которого всякий прохожий может пнуть ногой. Я не советую. Вернитесь к нам.

- Нет, Руководитель, нет. Она избавилась от меня, жестоко избавилась, я претерпела страшные мучения, пока не отлетела моя душа, но я все равно не могу отрешиться от нее. Я помню эти страшные муки, когда железные щипцы рвали мое тело в ее утробе, и я вопила к Богу, чтобы поскорей закончилась эта пытка, и я умерла бы. Но она – моя мать, даже такая, какая есть. Отпустите меня к ней! Поймите, она видит во мне свою покойную мать, которую воплотила Кошка Чернуха, но Чернуха не хочет к ней идти, она хочет остаться около своего бывшего мужа. А если я не вернусь к Ольге, она снова потеряет ту, которую, как думает, обрела. Прошу вас, не дайте ей снова потерять мечту. Пусть даже я не ее мать, а ее дочь. Муж ее не любит, у нее никого нет, кроме меня. Прошу вас, Руководитель. Я люблю ее! Я простила ей все, простила и люблю!

Через два дня после того, как пропала Люська, Ольга, возвращаясь с работы, увидела ее, терпеливо ожидающую на коврике у двери. Ольга схватила ее, прижала к себе. Снова ощутила частое биение ее сердечка, теплоту и шелковистую мягкость шерсти. Люська уткнулась мордочкой в ее шею и успокаивающе замурлыкала.

Я с тобой… 

8 декабря 2012 г.