Фашизм возвращается в Украину

Украина не имеет будущего без Европы, но и Европа не имеет будущего без Украины. На протяжении веков история Украины раскрывала поворотные моменты в истории Европы. Похоже, сегодня это все еще так. И куда именно вернет ход истории, пока зависит и от европейцев.

Битва в Украине означает все. Фашизм возвращается на континент, который он когда-то разрушил.

Мы легко забываем, как действует фашизм: как яркая и сияющая альтернатива обычным обязанностям повседневной жизни, как прославление очевидно и тотально иррациональных вещей вопреки здравому смыслу и опыту.

Для фашизма характерно наличие вооруженных сил, которые не выглядят как вооруженные силы, безразличие к законам войны в их применении к народам, которых считают более низкими, восторженное прославление «империи» после контрпродуктивных захватов земли.

Фашизм означает прославление обнаженного человеческого тела, навязчивую озабоченность гомосексуальностью, которую одновременно криминализуют и имитируют.

Фашизм отвергает либерализм и демократию как обманчивые формы индивидуализма, настаивает на коллективной воле как такой, что имеет преимущество над индивидуальным правом выбора, и фетишизирует победоносные поступки.

Поскольку поступок – это все, а слово – ничто, слова существуют только для того, чтобы сделать возможными поступки и впоследствии сделать из них мифы. Истина не может существовать, поэтому история – это не более, чем политический ресурс. Гитлер мог говорить о св. Павле как о своем враге, Муссолини мог призвать духов римских императоров.

Через 70 лет после окончания Второй мировой войны мы забыли, как привлекательно это когда-то выглядело для европейцев и что на самом деле только поражение в войне дискредитировало фашизм.

Сегодня эти идеи поднимают голову в России – стране, выстраивающей свою историческую политику вокруг советской победы в той войне; и песня сирены, доносящаяся из России, обладает удивительной привлекательностью для Германии – страны, которую победили и которую это, вроде бы, должно было чему-то научить.

Плюралистическая революция в Украине оказалась шокирующим поражением для Москвы, и Москва ответила наступлением против европейской истории.

Тогда как европейцы с тревогой или недоумением наблюдают за расползанием российского спецназа из Крыма через Донецк и Луганск, пропагандисты Владимира Путина пытаются затянуть европейцев в альтернативную реальность – в изложение истории, довольно отличное от того, как мыслит большинство украинцев, и от того, что выдержало бы проверку фактами.

Утверждается, что Украина исторически никогда не существовала, а если она и была, то только как часть Российской империи. Украинцев как народа не существует, в лучшем случае они малороссы.

Но если Украина и украинцы не существуют, тогда нет и Европы и европейцев. Если Украина исчезнет из истории, то же самое произойдет и с местом совершения величайших преступлений и нацистского, и сталинского режимов. Если в Украине нет прошлого, тогда Гитлер никогда не пытался создать империю, а Сталин никогда не осуществлял террора голодом.

Конечно, Украина имеет историю. Территорию сегодняшней Украины можно очень легко идентифицировать в рамках каждой великой эпохи европейского прошлого.

История киевской восточнославянской государственности начинается в Киеве тысячелетия назад. Ее пересечение с Москвой состоялось уже после веков пребывания под управлением таких городов, как Вильнюс и Варшава, а вступление украинских земель в Советский Союз произошло только после того, как военные и политические трудности убедили самих большевиков в том, что с Украиной следует обходиться как с определенно отдельной политической единицей.

После того, как Киев с десяток раз был оккупирован, Красная армия одержала победу, и Украина 1922 году в ипостаси советской возникла как часть нового Советского Союза.

Именно потому, что украинцев было трудно подавить, и именно потому, что Советская Украина была западным приграничьем СССР, вопрос ее европейской идентичности было центральным с начала советской истории.

Советскую политику в отношении Европы характеризовала определенная двойственность: советская модернизация должна была воспроизвести европейскую капиталистическую модерность, но только чтобы превзойти ее. В этой схеме Европа могла быть или прогрессивной или регрессивной в зависимости от момента, угла рассмотрения и настроения лидера.

В 1920-х годах советская политика благосклонно относилась к развитию украинского интеллектуального и политического класса, основываясь на предположении, что просвещенные украинцы станут в ряды тех, кто направлялся к советскому будущему.

В 1930-х годах советская политика стремилась модернизировать советское село, коллективизировав землю и превратив крестьян в работников по найму у государства. Это привело к снижению выработки, а также к массовому сопротивлению украинского крестьянства, которое верило в частную собственность.

Иосиф Сталин превратил эти провалы в политическую победу, переложив вину за них на украинских националистов и их зарубежных поклонников. Он и далее реквизировал зерно в Украине, вполне осознавая, что замаривает голодом миллионы людей, и раздавил новую украинскую интеллигенцию.

Более трех миллионов людей в Советской Украине было заморено голодом. Следствием этого стал новый советский порядок запугивания, в котором Европу подавали только как угрозу. Сталин утверждал абсурдную, но эффективную вещь: что украинцы намеренно морили себя голодом по приказам из Варшавы. Впоследствии советская пропаганда утверждала, что каждый, кто вспомнит голод, является агентом нацистской Германии.

Так началась началась политика фашизма и антифашизма, в которой Москва была защитником всего хорошего, а ее критики были фашистами. Эта очень эффективная поза, конечно, не помешала настоящему союзу советов с настоящими нацистами в 1939 году.

Учитывая нынешнее возвращение российской пропаганды к «антифашизму», следует помнить важную деталь: все это величественное моральное манихейство должно было обслуживать государство и как таковое не накладывало на него никаких ограничений. Принятие «антифашизма» как стратегии риторики очень отличается от сопротивления настоящим фашистам.

Украина находилась в центре политики, которую Сталин называл «внутренней колонизацией» – эксплуатацией крестьян внутри Советского Союза в противовес эксплуатации дальних колониальных народов.

Также Украина была в центре планов Гитлера по внутренней колонизации. Нацистский «лебенсраум» (жизненное пространство) прежде включал Украину. Ее плодородную землю планировалось освободить от советского господства и эксплуатировать в интересах Германии. В планах было и далее использовать сталинские колхозы, но продукти направлять не на восток, а на запад. Однако, по подсчетам немецких планировщиков, примерно 30 миллионов жителей Советского Союза должны были умереть от голода.

В рамках такого способа мышления украинцы, конечно, были людьми низшего порядка, неспособными на нормальную политическую жизнь. Ни одна европейская страна не подверглась такой интенсивной колонизации, как Украина, и ни одна европейская страна не пережила столько страданий: в 1933-1945 годах это было самое смертоносное место на Земле.

Хотя для Гитлера основной целью войны было уничтожение Советского Союза, он пришел к выводу, что нуждается в альянсе с Советским Союзом, чтобы начать военный конфликт.

В 1939 году, после того, как стало очевидно, что Польша будет сражаться, Гитлер привлек Сталина к реализации двойного вторжения. Сталин многие годы надеялся на такое приглашение. Советская политика уже долгое время ставила своей целью уничтожить Польшу.

Более того, Сталин считал, что союз с Гитлером – другими словами, сотрудничество с европейскими ультраправыми – был ключом к уничтожению Европы. Немецко-советский альянс, как он ожидал, обернет Германию против ее западных соседей и приведет к ослаблению или даже разрушению европейского капитализма. Это не очень отличается от того определенного расчета, который сегодня делает Путин.

Результатом совместного германо-советского вторжения было поражение Польши и уничтожение Польского государства, но это также привело к важному развитию событий в украинском национализме.

В 1930-х годах в Советском Союзе не было украинского национального движения – было только подпольное террористическое движение в Польше, известное под названием «Организация украинских националистов» (ОУН). В нормальные времена она была едва ли чем-то больше раздражителя, но в условиях войны ее значение возросло.

ОУН выступала и против польского, и против советского господства на территориях, которые она считала украинскиими, поэтому рассматривала немецкое наступление в восточном направлении как единственную возможность положить начало процессу украинской государственности. Поэтому ОУН поддержала Германию в вопросе вторжения в Польшу в 1939 и снова сделала это в 1941 году, когда Гитлер предал Сталина и вторгся в СССР.

Между тем украинские революционеры левого толка, которые были достаточно многочисленными накануне войны, после получения опыта жизни под советами часто сдвигались к радикально правой части политического спектра. Советские спецслужбы убили руководителя ОУН [Евгена Коновальца], следствием чего стала борьба за власть между крыльями организации под руководством Степана Бандеры и Андрея Мельника.

В 1941 году украинские националисты попытались вступить в политическую коллаборацию с Германией и потерпели поражение. Сотни украинских националистов присоединились к немецкому вторжению в СССР как разведчики и переводчики, а некоторые из них помогли немцам в погромах евреев.

Украинские политики-националисты попытались вернуть долг, провозгласив в июне 1941 года независимую Украину. Гитлер был совершенно не заинтересован в этой перспективе. Большая часть украинских националистических лидеров была убита или арестована. Сам Бандера провел остаток войны в лагере Заксенхаузен.

Пока шла война, много украинских националистов готовились к подходящему моменту для восстания, когда советская власть заменит немецкую. Они видели в СССР своего главного врага – частично по идеологическим причинам, но в основном из-за того, что он выигрывал войну.

На Волыни националисты создали Украинскую повстанческую армию, чьей задачей было каким-то образом победить советов после того, как советы победят немцев. Вместе с тем в 1943 она устроила массовую и смертоносную этническую чистку поляков, одновременно убив и значительное количество евреев, скрывавшихся вместе с поляками. Это никоим образом не была коллаборация с Германией, а скорее убийственная часть того, что ее лидеры рассматривали как национальную революцию.

Украинские националисты и далее боролись с советской властью в ужасной партизанской войне, в которой обе стороны использовали самые что ни наесть брутальные тактические средства.

Политическая коллаборация и восстание украинских националистов были вообще незначительным элементом в истории немецкой оккупации. В результате войны около шести миллионов человек были убиты на территории нынешней Украины, в том числа полтора миллиона евреев.

По всей оккупированной советской Украине местные жители коллаборировали с немцами, как, впрочем, и на остальной территории Советского Союза и всей оккупированной Европы. Тысячи россиян сотрудничали с немецкими оккупантами и не демонстрировали ни большей, ни меньшей склонности делать это, чем украинцы.

Реальный контраст был не между украинцами и другими народами СССР, а между народами СССР и западноевропейских стран. В целом количество советских людей в униформе или без нее, которых убили немцы, значительно превышало число убитых западноевропейцев.

В Украине было значительно больше людей, которых немцы убили, чем тех, которые с немцами сотрудничали – и это то, чего нельзя сказать ни о какой другой оккупированной стране в континентальной Западной Европе.

Если уж на то пошло, гораздо больше людей в Украине боролись против немцев, чем на стороне немцев, чего опять-таки нельзя сказать о какой континентальной западноевропейской стране.

Большинство украинцев, воевавших в войне, делали это в униформе Красной армии. В боях против вермахта погибло больше украинцев, чем американских, британских и французских солдат вместе взятых.

Российская пропаганда сегодня лицемерно настаивает на том, что Красная армия была русской армией. А если Красную армию рассматривать как российскую, тогда украинцы предстают как враги.

Этот способ мышления изобрел сам Сталин в конце войны. После того, как украинцев во время войны осыпали похвалой за их страдания и сопротивление, после войны они были подвергнуты клевете и чисткам за нелояльность.

На фоне слияния позднего сталинизма с определенной разновидностью русского национализма сталинская идея о Великой Отечественной войне преследовала две цели: зафиксировать начало действий на 1941-м, а не на 1939 году, чтобы стереть из памяти нацистско-советский альянс, а также сделать центром событий Россию, хотя Украина в значительно большей степени находилась в центре войны, а ее главными жертвами стали евреи.

Но на сегодняшнюю политику памяти гораздо большее влияние оказала пропаганда 1970-х, чем собственно опыт войны. Нынешнее поколение российских политиков – дети семидесятых, а потому и брежневского культа войны.

Во времена Брежнева война стала более упрощенно русской – без украинцы или евреев. Евреи перенесли больше страданий, чем любой другой народ в Советском Союзе, но Холокост оставался вне мейнстрима советской истории. Зато он акцентировался в той части советской пропаганды, которая была обращена к Западу, и в ней вину за страдания евреев возлагали на украинцев и других националистов – людей, обитавших на территориях, завоеванных Сталиным во время войны как союзником Гитлера по 1939 году, и людей, оказывавших сопротивление советской власти, когда она вернулась в 1945 году.

Это традиция, к которой российские пропагандисты обратились в нынешнем украинском кризисе: полное равнодушие к Холокосту, кроме его значения как политического ресурса, полезного для манипулирования людьми на Западе.

Наибольшая угроза отдельной украинской идентичности происходит, скорее всего, из брежневского периода. Вместо того, чтобы покорять Украину голодом или обвинять украинцев в войне, политика Брежнева заключалась в поглощении украинских образованных классов советской гуманитарной и технической интеллигенциями.

Как следствие, украинский язык вытеснили из школ и особенно из сферы высшего образования. Украинцы, которые настаивали на соблюдении прав человека, в дальнейшем карали в тюрьмах или в отвратительных психиатрических больницах.

В этой атмосфере украинские патриоты и даже украинские националисты приняли линию гражданского понимания украинской идентичности, умаляя значение древних аргументов о родословной и истории в пользу прагматичного подхода к совместным политическим интересам.

В декабре 1991 года более 90 % жителей советской Украины проголосовали за независимость (в том числе большинство во всех регионах Украины ). Россия и Украина, следовательно, пошли каждая своим отдельным путем.

Приватизация и беззакония привели к олигархии в обеих странах. В России олигархов подчинило централизованное государство, тогда как в Украине они образовали собственный странный вид плюрализма. До недавнего времени все президенты Украины колебались между Востоком и Западом в своей внешней политике, а также между различными олигархическими кланами в вопросе их внутренней лояльности.

Что необычного было в Викторе Януковиче, избранном в 2010 году, это то, что он попытался положить конец любому плюрализму.

Во внутренней политике он породил поддельную демократию, в которой его любимым оппонентом была крайне правая партия «Свобода». Сделав это, он создал ситуацию, в которой мог выиграть выборы и сказать зарубежным наблюдателям, что он, по крайней мере, лучше националистической альтернативы.

Во внешней политике ситуация подталкивала его к путинской России – не столько потому, что он этого хотел, а потому, что его клептократическая коррумпированность зашла настолько далеко, что серьезное экономическое сотрудничество с Европейским Союзом поставило бы перед его экономической властью чисто юридические вызовы.

Похоже, Янукович украл из государственной казны столько, что само государство в 2013 оказалась на пороге банкротства, и это тоже сделало его уязвимым перед Россией. Москва была готова закрыть глаза на януковичевский способ управления и дать в долг деньги, необходимые для осуществления срочных платежей, ценой политических уступок.

В 2013-м колебаться между Россией и Западом уже было невозможно. На тот момент Москва больше не представляла собой просто Российское государство с интересами, которые более-менее можно было просчитать, но презентовала масштабное видение евразийской интеграции.

Евразийский проект имел две части: создание блока России, Украины, Беларуси и Казахстана, в котором действовал бы режим свободной торговли, и уничтожение Европейского Союза посредством поддержки европейских ультраправых.

Цель Путина была и есть очень простой. Его режим зависит от продажи углеводородов, которые по трубам попадают в Европу. Единая Европа может ввести действенную политику энергетической независимости под давлением либо российской непредсказуемости, либо глобального потепления, либо того и другого. Но распавшаяся Европа в дальнейшем была бы зависимой от российских углеводородов.

Как только были сформулированы эти далекие амбиции, надменная евразийская осанка рассыпалась вдребезги, столкнувшись с реальностью украинского общества.

В конце 2013-го и в начале 2014 года попытка вовлечь Украину в евразийскую орбиту породила прямо противоположный результат. Сначала Россия публично отговорила Януковича подписывать торговое соглашение с Европейским Союзом. Это привело к протестам в Украине. Тогда Россия предложила большой кредит и привлекательные цены на газ в обмен на подавление протестов.

Суровые законы в русском стиле, введенные в январе, превратили протесты в массовое движение. Миллионы людей, присоединившихся к мирным протестам, внезапно было превращены в преступников, и некоторые из них начали защищаться от милиции.

Наконец Россия отчетливо дала понять, что Янукович должен освободить Киев от протестующих, если хочет получить от нее деньги. После этого состоялась февральская снайперская бойня, давшая революционерам явную моральную и политическую победу и заставившая Януковича бежать в Россию.

Попытка создать пророссийскую диктатуру в Украине привела к противоположному результату: возвращению парламентского управления, объявлению президентских выборов и осуществлению внешней политики, ориентированной на Европу.

Это сделало революцию в Украине не только катастрофой для внешней политики России, но и вызовом режима Путина у него дома.

Слабость путинской политики заключается в том, что она не может учесть действия свободных людей, которые прибегают к самоорганизации в ответ на непредвиденные исторические события.

Российская пропаганда выставила украинскую революцию как нацистский переворот и обвинила европейцев в поддержании этих якобы нацистов. Эта версия – хотя она смехотворна – значительно удобнее для ментального мира, в котором живет Путин, потому что убирает из поля зрения фиаско его собственной внешней политики в Украине и замещает спонтанные действия украинцев зарубежным сговором.

Ползучее российское вторжение в Крым, Донецк и Луганск является прямым вызовом сфере безопасности и порядка в Европе, а также украинскому государству. Оно никоим образом не связано с волей народа или защитой прав – даже крымские опросы никогда не фиксировали симпатии большинства к присоединению к России, а русскоязычные граждане Украины значительно свободнее, чем русскоязычные граждане России.

Российская аннексия, что характерно, была осуществлена с помощью экстремистских союзников Путина со всей Европы. Ни одна уважающая себя организация не стала бы наблюдателем в фарсе, в котором 97 % крымчан якобы проголосовали за то, чтобы их аннексировали. Но пестрая делегация правых популистов, неонацистов и членов немецкой партии «Die Linke»(«Левая партия») охотно приехали и подписались под результатом.

Немецкая группа, поехавшая в Крым, состояла из четырех членов «Die Linke» и одного члена «Neue Rechte» («Новая правая»). Это очень красноречивое сочетание.

«Die Linke» оперирует в пределах виртуальной реальности, которую создала российская пропаганда и в которой задачей европейских левых (или скорее «левых») является критика украинских правых, но не европейских правых и уж никак не российских правых.

Этот феномен существует также и в Америке, и он заметен, скажем, в общей позиции относительно природы украинской революции и оправданности российской контрреволюции, которую выразили издания Линдона Ларуша Executive Intelligence Review, Институт мира и процветания им. Рона Пола, а также журнал The Nation – учреждений, согласие меж которыми в любом другом вопросе было бы весьма странным.

Конечно, в Украине есть определенные основания для беспокойства относительно крайних правых политических сил. «Свобода», бывшая придворной оппозицией Януковича, имеет теперь три из двадцати министерских портфелей в нынешнем правительстве. Это превышает базу ее электоральной поддержки, которая уменьшилась до 2%.

Некоторые люди (хотя отнюдь не большинство), сражавшиеся с милицией во время революции, были из новой группы под названием «Правый сектор», некоторые члены которой являются радикальными националистами. Ее президентский кандидат в опросах получает менее 1 % поддержки, а сама группа насчитывает что-то из 300 членов.

Ультраправые в Украине имеют определенную поддержку, хотя меньшую, чем в большинстве стран – членов Европейского Союза.

Революционная ситуация всегда благоприятна для экстремистов, и бдительность вполне оправдана. Однако довольно поразительным является факт, что Киев вернулся к порядку сразу после революции, и новое правительство заняло почти невероятно спокойную позицию перед лицом российского вторжения.

В Украине очень реальные политические расхождения во мнениях, но насилие совершают в регионах, находящихся под контролем пророссийских сепаратистов. Единственный сценарий, в котором украинские экстремисты действительно выходят на авансцену – это сценарий, в котором Россия попытается захватить остальную Украину.

Если президентские выборы состоятся, как запланировано, в мае, всем будет видна непопулярность и слабость украинских крайне правых. Это одна из причин того, почему Москва сопротивляется этим выборам.

Люди, которые критикуют только украинских правых, часто не замечают двух очень важных вещей. Первая – это то, что революция в Украине пришла слева. Она была массовым движением наподобие тех, о которых Европа и Америка сегодня знают только из книг по истории.

Ее врагом был авторитарный клептократ, а центральными элементами ее программы – социальная справедливость и верховенство права. Ее инициировал журналист афганского происхождения, ее первыми двумя смертельными жертвами были армянин и белорус, а поддержали ее и сообщество крымских татар (мусульман), и немало украинских евреев. Среди убитых во время снайперской бойни был еврей – ветеран Красной армии. На борьбу за свободу в Украине поднялся не один ветеран Армии обороны Израиля.

Майдан функционировал одновременно на двух языках, русском и украинском, потому что Киев – двуязычный город, Украина – двуязычная страна, а украинцы – двуязычный народ. И мотором революции был русскоязычный средний класс Киева. Нынешнее правительство, каковы бы ни были его недостатки, является многоэтничным и многоязычным, и оно является таковым недемонстративным, естественным образом.

Фактически Украина сегодня – это место, где существует наибольший спектр важнейших свободных русскоязычных средств массовой информации, поскольку важные СМИ в Украине издаются на русском языке, и в стране царит свобода слова.

Путинская идея защиты русскоязычных в Украине является абсурдной на многих уровнях, и одним из них является то, что люди могут сказать все, что захотят, на русском языке в Украине, но не могут сделать этого в самой России.

Сепаратисты на украинском Востоке, которые, согласно ряду опросов, представляют меньшинство населения, протестуют за право присоединиться к стране, где протест вне закона. Они работают над подрывом выборов, в которых можно выразить легитимные интересы восточных украинцев. Если эти регионы присоединятся к России, их жители могут в будущем забыть о том, как это – когда твой голос имеет значение.

Второй вещью, которую не замечают, является то, что авторитарные правые в России гораздо опаснее, чем авторитарные правые в Украине. Во-первых, в России они у власти. Во-вторых, у них нет весомых соперников. В-третьих, им не надо подстраиваться под внутренние выборы или международные ожидания.

И теперь они воплощают внешнюю политику, откровенно базирующуюся на етнизированни мира. Неважно, кем является человек в соответствии с законом или его собственными предпочтениями: тот факт, что он говорит по-русски, делает из него фольксгеноссе, нуждающегося в российской защите, то есть – вторжении.

Российский парламент предоставил Путину полномочия вторгнуться на всю территорию Украины и трансформировать ее социальную и политическую структуру, что является чрезвычайно радикальной целью. Российский парламент также отправил Министерству иностранных дел Польши письмо, в котором предложил разделить Украину.

На популярном российском телевидении на евреев возлагают вину за Холокост; в большой газете «Известия» Гитлера реабилитируют как разумного государственного деятеля, реагировавшего на несправедливое давление Запада; в день Первого мая российские неонацисты проводят марш.

Все это согласуется с фундаментальным идеологическим посылом евразийской идеи. В то время как европейская интеграция базируется на посылке, что национал-социализм и сталинизм были отрицательными примерами, евразийская интеграция начинается с циничной постмодернистской посылки, что история – это мешок полезных идей, из которого можно выбирать все, что угодно, если это целесообразно.

В то время как европейская интеграция берет за отправной пункт либеральную демократию, евразийская идеология отчетливо ее отрицает. На главного идеолога евразийства, Александра Дугина, который когда-то заявлял о необходимости фашизмо, «красного, как наша кровь», сейчас обращено больше внимания, чем когда-либо.

Его три основные политические идеи: потребность колонизировать Украину, декадентство Европейского Союза и желание создать альтернативный евразийский проект от Лиссабона до Владивостока, – ныне артикулируются на официальном уровне, хотя и в менее диких формах, чем это делает он, в российской внешней политике. Дугин теперь активно консультирует сепаратистских лидеров в восточной Украине.

Путин сегодня выставляет себя лидером крайне правых сил в Европе, и лидеры европейских правых партий присягают ему на верность. Здесь есть очевидное противоречие: российская пропаганда, адресованная Западу, настаивает, что проблема с Украиной заключается в том, что ее правительство находится слишком далеко в правой части политического спектра, – и одновременно Россия строит коалицию с европейскими ультраправыми.

Члены экстремистских, популистских и неонацистских партий поехали в Крым и одобрили тот электоральный фарс как образец для Европы. Как замечал Антон Шеховцов, исследователь европейских ультраправых, лидер болгарского ультраправого политического движения начал кампанию своей партии по избранию в Европейский парламент в Москве.

Итальянский «Fronte Nazionale» хвалит Путина за его «отважную позицию против могущественного гейского лобби». Хайнц-Кристиан Штрахе из австрийской FPÖ добавляет и свои сюрреальные пять копеек, называя Путина «чистым демократом».

Даже Найджел Фарадж, лидер Партии независимости Объединенного Королевства (Великобритания), недавно поделился путинской пропагандой относительно Украины с миллионами британских зрителей в теледебатах, сделав абсурдное утверждение, что у Европейского Союза «кровь на руках» за события в Украине.

Президентские выборы должны быть проведены 25 мая, что неслучайно также является последним днем выборов в Европейский парламент. Голос за Штрахе в Австрии, или Ле Пена во Франции, или даже Фараджа в Британии сейчас является голосом за Путина, и поражение для Европы является победой для Евразии.

Простой объективной истиной является то, что объединенная Европа способна дать адекватный ответ и, скорее всего, даст ее агрессивному российскому нефтегосударству в виде общей энергетической политики, тогда как набор национальных государств, грызущихся между собой, не сможет этого сделать.

Конечно, возвращение к национальному государству – популистская фантазия, поэтому интеграция продолжится в какой-то форме; все, относительно чего еще можно принять решение, это относительно самой формы. Политики и интеллектуалы раннее говорили, что европейскому проекту нет альтернативы, но теперь она есть – это Евразия.

Украина не имеет истории без Европы, но и Европа не имеет истории без Украины. Украина не имеет будущего без Европы, но и Европа не имеет будущего без Украины. На протяжении веков история Украины раскрывала поворотные моменты в истории Европы. Похоже, сегодня это все еще так.

Конечно, куда именно вернет ход истории, пока зависит и, возможно, еще очень недолго зависеть от европейцев.

На фото: автор – Тимоти Снайдер, доктор наук, профессор Йельского университета (США), специалист по истории Восточной Европы XX века

 The New Republic

http://www.istpravda.com.ua/columns/2014/05/23/142887/