Август 2014 года. Год назад. Иловайск. Командный пункт 39-06

Ровно год назад я был на наших позициях под Иловайском. Тогда я не мог написать все, что я видел. Сегодня стоит написать реальный репортаж.

В Иловайск я ехал не просто так – война на Донбассе была сплошной импровизацией, и лишняя пара глаз там всегда была нужна для того, чтобы помочь решению текущих проблем. У меня были хорошие отношения с командованием сектора «Б» – потому что моя информация привлекала внимание к их проблемам обеспечения боевых действий. В Иловайске шли тяжелые бои – я должен был доставить бесценный груз – 14 тепловизоров «Пульсар», 250 превосходных кевларовых шлемов производства Израиля, и несколько десятков бронежилетов «Темп», которые нашел и закупил «Фонд Оборони країни» - Gennady Korban и Алексей Салкоч. Военные и добровольцы просили тепловизоры, потому что на то время даже один тепловизор был страшным дефицитом. А бои ночью происходили постоянно. Шлемы тоже были огромным дефицитом, на тот момент у многих бойцов еще были стальные советские каски, и люди предпочитали их не носить. Военные просили средства защиты.

Военные мне разрешили перелет в зону боевых действий на вертолетах – попутными бортами, причем мне даже разрешили взять попутчиков – Kalin Dimitrov и чеченского героя Ису Мунаева, с которым я познакомился в Днепропетровске – он, гражданин Евросоюза, только прилетел из Дании на помощь Украине...

Рано утром два Ми-24 16 бригады армейской авиации подхватили нас и на бреющем в метрах над землей, словно состригая лопастями траву мы полетели в АТО. Посадка была очень скорой. Но это не был Иловайск – это был штаб сектора «Б» в Великоновоселовке Донецкой области. Спросил пилотов – а почему нельзя лететь дальше? Они сказали: «Там серая зона. Наши ее полностью не контролируют, возможны засады. Позавчера под Георгиевкой сбили Ми-24 из 7-го полка, это сделала российская ПВО. Нам пока запретили вылеты в район Иловайска». Офицеры штаба нам сообщили, что все боеспособные подразделения сектора «Б» сейчас под Иловайском, что противник свободно проникает в наш тыл, и у границы – в 40 километрах от Иловайска – российские подразделения регулярно переходят границу и накапливаются на нашей территории.

Начало было не очень обнадеживающее. В штабе нам сообщили, что ехать в Иловайск можно только в составе конвоев с охранением, потому что противник может проникать в этот район почти беспрепятственно – наших войск для контроля тылов просто нет. Но груз у нас был ценный, и нас вызвалась отвезти действовавшее в том секторе подразделение только что созданной военно-гражданской администрации под командованием полковника Генштаба Алексея Ноздрачева. В группе Ноздрачева нас сопровождал с штурмовой винтовкой и фотоаппаратом Дмитрий Муравский. Глядя на серьезную подготовку к выезду, Иса и Калин попросили себе в штабе автоматы для самообороны. Иса всю поездку просидел у двери микроавтобуса – в постоянной готовности к бою. Он был заряжен на схватку.

Нам предстояло проехать около 150 километров. Дорога была пустынной. Не было оживления прифронтовой трассы. Военные машины нам практически не попадались на встречу до самого Старобешева. Не было ни одного украинского военного, не было украинских флагов в населенных пунктах. Мы проезжали мосты и терриконы, и я автоматически фиксировал десятки удобнейших мест для организации засады, где один взвод мог остановить батальон, где подрыв моста мог надолго парализовать сообщение. Никакой охраны.

Единственная автотрасса к Иловайску шла через Старобешево, ее можно было легко перерезать – но враг этого не делал. Это настораживало.

Запомнилось, что вблизи Иловайска, Многополья, Старобешева вдоль дорог тянулись километры выжженной земли после залпов «Градов». Сгорела пшеница и кукуруза. На одном из полей я увидел кассеты «Ураганов» - такими ракетами был накрыт лагерь наших войск под Старобешевом 17 августа, когда погиб командир 73-го морского центра спецопераций.

Небольшое подразделение украинских войск мы встретили только в Старобешеве – это была рота 1-й батальонно-тактической группы 28-й механизированной бригады под командованием капитана Дмитрия Завадского.

Затем мы едва не заехали в Донецк – это было легко, он был в 20 километрах. Линию фронта мы нашли только потому, что увидели нескольких наших солдат, которые сидели в кустах, а один стоял на дороге. У солдат не было ничего кроме автоматов. Это была передовая позиция. Хорошо, что мы их заметили – иначе бы так и заехали к противнику. На дорогу вышел только один солдат – остальные или говорили по телефону, или прятались от жары в кустах. Глядя на их состояние, я надеялся, что на них никто не нападет.

И вот мы приехали на командный пункт под Иловайском. Все управление боем в Иловайске осуществлялось с блок-поста 39-06. Это была база подразделений в Иловайске. Я встретил там командующего сектором «Б» генерала Хомчака, заместителя министра МВД Сергея Ярового, командиров батальонов «Донбасс» Вячеслава Власенко и командира батальона «Днепр» Березу.

Очень приятны были встречи с бойцами – меня многие узнавали, и люди были очень рады встретить меня тут в такой напряженный момент. Это было как праздник. Запомнилось, как я встретил двух бойцов батальона «Донбасс» – Юрия Соловьева «Фокса» и Вадима Саввона «Балу». У меня не было времени на фотографии, я все время с кем-то говорил. Но Юра был такой веселый и жизнерадостный, просто позитивный сгусток энергии с белозубой улыбкой, и я сам его сфотографировал себе на память. А он не смог выйти из окружения 29-го... Потом от Вадима я узнал, что Юра был стрелком-санинструктором и многим спас жизнь.

Общение протекало с небольшими помехами – каждый 15 минут где- то совсем недалеко все слышали звук запуска ракет вражеского «Града» – и вскоре слышались разрывы. Кто-то успевал забежать в блиндаж, кто-то просто приседал за ближайшим укрытием. Потом в рацию командующего следовал доклад кого-то из командиров опорных пунктов – кому прилетело. Прямых попаданий пока не было, но в любой момент могло прилететь и к нам. Наша артиллерия молчала. На позиции была развернута одна станция звукометрической разведки, но решать задачи контрбатарейной борьбы одна установка не могла. Тем более, что противник нередко бил и из жилых кварталов Моспино, Харцызска, Донецка. Впрочем, даже одна станция – это было очень здорово, армия успела отремонтировать один комплекс, и нашелся специалист на месте, который ее откалибровал.

Тепловизоры были восприняты с восторгом. На тот момент у «Донбасса» было 2 тепловизора, а у «Днепра» – 1. У армейских подразделений – ни одного. 14 тепловизоров сразу разделили по справедливости.

Я ознакомился и с работой первых беспилотников, которые тот же Корбан приобрел у изобретателей из Житомира и Харькова, и передал сектору «Б» три дня назад. На испытания в боевых условиях поступили 4 беспилотника, но на позициях я обнаружил только 3. Оказалось, что один из беспилотников забрал себе с передовой некий генерал Даник, и в тот же день дал интервью, что в армию поступают новые беспилотники разработки житомирских авиаконструкторов. Посмотрел как работают беспилотники – летали на высоте 250 метров, это было серьезное подспорье. Впервые беспилотник поступил в распоряжение войск в секторе «Б» – и это была настоящая редкость. Один из офицеров Хомчака прошел курс подготовки и управления беспилотником, и он с солдатами запускал их по разным маршрутам. Они из машины ни в какие укрытия не прятались.

Поговорили об обстановке с Хомчаком – вся операция продолжалась, потому что он сидел непосредственно с войсками. Офицеры и бойцы рассказывали о тяжелых боях и постоянных контратаках на опорные пункты 40-го батальона территориальной обороны вокруг города. О том, что в самом городе оборудованы в домах огневые точки, и лобовые атаки уже невозможны. Очевидно, группировке, чтобы взять Иловайск, нужно было усиление – надо было окружить город полностью. Но сил для этого уже не было. Хомчак сказал мне и Яровому, что батальон «Шахтерск» надо выводить из района боев. Они были сформированы совсем недавно, в середине июля, и не имели практически никакой серьезной подготовки, зато имели большие проблемы с дисциплиной. Хомчак просил боеспособные резервы.

Люди с передовой говорили, что у противника в этом районе сил не меньше, потому что они все тоже хорошо понимают ключевое значение Иловайска. Хомчака беспокоили открытые тылы. У него было менее тысячи человек. Я спросил – почему он здесь, а не в своем штабе в Великоновоселовке, а он ответил: «Если я не буду здесь с ними каждый день вот так ходить без каски и без бронежилета, мы здесь вообще ничего не добьемся. Я могу заставить выполнять задачи только личным участием».

Я увидел танк Т-64 изрешеченный со всех сторон. И написал тогда о его героической истории: /resonance/…/podvig_ukrainskih_tankistov

 Экипаж 17-й танковой бригады младшего сержанта Сергея Исаева, солдата-наводчика Игоря Иванченко, и механика-водителя солдата Евгения Мартынюка проявил невероятное мужество и профессионализм, обеспечив атаку пехоты батальона «Днепр». (Да, в статье я допустил две ошибки – танк сопровождал атаку «Днепра», а вышло из строя накатное устройство, а не досылатель).

Я обратил внимание и на другое. Танк был полностью выведен из строя прицельным огнем стрелкового оружия, и несколькими попаданиями РПГ. Характер повреждений показывал, что танк пустили впереди пехоты. Это было тактической ошибкой. Очевидно, что выставляя танк впереди, бойцы не понимали, что они подставляют под обстрел свою главную огневую мощь. Это был очевидный недостаток тактики, что говорило об отсутствии необходимой подготовки, взаимодействия и слаженности.

Танков, как я узнал, было очень мало – 8 единиц, включая этот уже подбитый. Танки чинил лично полковник, начальник бронетанкового вооружения ОК «Юг» Евгений Сидоренко. Каждый танк по одному распределял лично командующий Хомчак на самые угрожаемые направления. Офицеры штаба бились, чтобы каждый из танков сохранял боевую готовность. Было очевидно, что техники явно недостаточно. Что-то постоянно выходило из строя, и боеготовые машины были на счету.

Ударными силами было около 250 бойцов 40-го батальона (но среди них было большинство мобилизованных, и не все их них были готовы выполнять активные задачи), и около 200 бойцов «Донбасса» и «Днепра». 39-й батальон держал тыловые позиции. Ни одной кадровой армейской части для выполнения боевых задач не было – только мобилизованные, у которых в лучшем случае был месяц подготовки на все. Яровой сказал, что в Иловайск перебрасывались и другие небольшие подразделения МВД – командование АТО просило МВД найти все возможные резервы, потому что у армии никаких резервов на тот момент уже не было. Да, 20-30 бойцов тогда на фронте, пусть даже со стрелковым оружием, тоже отмечались на картах как отдельное подразделение, им тоже нарезались важные задачи. Это сейчас уже забывают некоторые пропагандисты, какими слабыми мы были, как все было тяжело и на какой тонкой ниточке все держалось...

Для выполнения штурмовых и диверсионных задач под Иловайском привлекалось подразделение «Правого сектора» под командованием Валентина Манько. Они неоднократно проникали даже в сам Донецк. Армейцы их очень уважали, «правосеки» воевали отлично. Первые данные по целям в Иловайске и в его окрестностях дали именно бойцы «Правого сектора», они же сами пошли вместе с 40-м батальоном занимать опорные пункты вокруг города.

Но было очевидно, что такие скромные и небольшие силы импровизированной группировки, не имели уровня подготовки и слаженности, которые были бы адекватны условиям боевых действий. И сами не могут разгромить противника в районе Иловайска, поскольку по численности враг как минимум не уступает.

Там были хорошие, смелые, честные люди, которые еще не успели стать армией. И которых было слишком мало, чтобы навязать врагу инициативу.

Управление находилось полностью в руках Хомчака. На него замыкались самые разные подразделения. В штабе была атмосфера рабочая, никакой нервозности. Добровольцы и армия жили как одно целое. Без бронетехники и артиллерии добровольцы не могли ходить в атаку. А без пехоты добровольцев армия не могла вести активные штурмовые боевые действия.

По уровню сопротивления противника и по состоянию войск было очевидно, что враг не собирается сдавать Иловайск. Наоборот, противник не уступает нам в силах. Иловайск и окрестности надо было штурмовать более крупными подразделениями. Никто из командиров не хотел отдавать позиции – все понимали, что Иловайск имеет важное оперативное значение для освобождения Донецка. Но без резервов наступать было нельзя.

Я видел, что наши проявляют стойкость и не сдают позиции. Но и видел, насколько рискованной является их позиция без наличия резервов. Минимум людей и техники, большой фронт.

В общем, я уехал с четким пониманием позиционного тупика в Иловайске. И с пониманием, что так долго продолжаться не может. Надо было либо подводить силы и брать Иловайск. Надо было создавать ударную группировку и брать Моспино. А если сил нет, то следовало отходить в район Старобешева, потому что риски были велики.

Иса Мунаев был настроен оптимистично. Он был рад увидеть наших воинов, у которых была твердая решимость держать позиции. Удивительно светлый и кристальный человек, он думал только о войне, рассказывал о своем чеченском опыте, и мечтал, как бы поскорей вступить в бой...

Совершенно стоическое спокойствие проявляли офицеры из группы Ноздрачева, которые ездили по серой зоне каждый день.

У всех, кого я встречал там, на фронте, была в глазах и словах тревога и собранность. Те, кто боялся, там не ездили.

На следующий день после моей поездки, 23 августа в 14.30 сектор «Д» сделал доклад о вторжении российских войск.

24 августа с утра я начал получать данные о продвижении российских войск на Старобешево и Кутейниково... Через 36 часов дорогу, по которой я уезжал из Иловайска, перерезали российские танки. Об этом мне рассказал капитан Завадский, который лично наблюдал российские подразделения.

Очень многие из тех, с кем я виделся 22 августа под Иловайском, не вышли из окружения, очень многие остались там навсегда.

Я никогда не забуду их улыбки и лица... Я помню их живыми.

http://censor.net.ua/r348788