Аll inclusive от Путина

Призывы к Украине об «инклюзивном диалоге» превратились в своего рода дипломатическую мантру – так часто они встречаются в международных документах, касающихся разрешения конфликта на Донбассе. Обычные граждане вряд ли задумываются, что стоит за загадочной формулировкой; эксперты также часто обходят тему стороной, понимая, что на данном этапе важнее сфокусироваться на вопросах hard security – как остановить кровопролитие в регионе. Для переговорных групп, между тем, витиеватое словосочетание имеет важнейшее значение – особенно, для России. Официальная Москва под «инклюзивным диалогом» подразумевает легитимацию подконтрольных ей боевиков – Россия стремится усадить за стол переговоров на равных избранное руководство Украины и людей, получивших свои титулы только благодаря оружию. Как бы ни старалась Россия преподнести конфликт сугубо внутренним, гражданским, факты свидетельствуют об обратном: в конфликт вовлечены многочисленные бандитские группировки с российской пропиской; аннексия Крыма проходила с вовлечением российской армии под непосредственным контролем руководства РФ; местные боевики получают масштабную вооруженную помощь со стороны России. Украине пока удается избежать навязываемой Москвой повестки дня по признанию вооруженных сепаратистов легитимными выразителями интересов восточных районов страны. Каковы условия начала процесса инклюзивного диалога в Украине? Применим ли к Украине международный опыт по политике примирения – в частности, европейский?

Инклюзивный диалог без вооруженных самозванцев

Конституционный процесс в Украине «будет включать немедленное начало широкого национального диалога», – это положение из Женевской декларации по итогам встречи представителей Украины, России, США и ЕС в апреле прошлого года. «Продолжить инклюзивный общенациональный диалог», – это цитата из первого протокола, составленного контактной переговорной группой по стабилизации ситуации на Донбассе в сентябре 2014 года. Призывы к инклюзивному диалогу присутствуют регулярно в большинстве дипломатических заявлений касательно разрешения конфликта в Украине.

С одной стороны, подобные формулировки могут быть данью международному протоколу, дипломатической привычкой по включению положений, которые принято вписывать в документы такого характера: если есть переговоры о разрешении конфликта, то должно быть и упоминание об «инклюзивном диалоге». Заметная формализация попросту нивелирует само стремление для поиска путей урегулирования. С другой стороны, такой призыв может носить вполне осмысленный характер, однако понимание концепции «инклюзивности» может у акторов отличаться. Россия, обвиняющая Запад в двойных стандартах, вынуждает США, ЕС посадить за стол переговоров официальные власти Украины и вооруженных сепаратистов, узаконить, таким образом, своих ставленников в зоне конфликта.

Подобный сценарий Россия сумела инсталлировать в процесс приднестровского урегулирования – приднестровские представители, поддерживаемые официальной Москвой, ведут безрезультатный диалог по разрешению конфликта с официальными властями Республики Молдова уже более 20 лет. Официальная Москва также вынудила представителей Грузии вести прямые переговоры в рамках женевского процесса – де-факто признавая власти сепаратистов. Украине удалось избежать навязываемый Россией сценарий. Руководство Украины настаивает на своей приверженности мирному урегулированию конфликта, однако соответствующие шаги не предусматривали включение («инклюзивность») лидеров боевиков – некоторые из них в первые месяцы конфликта были гражданами РФ, например, Игорь Гиркин (известен под псевдонимом «Стрелков»), Александр Бородай, Александр Павлов (известен по кличке «Моторола») и др.

Несмотря на диверсионные действия России, первые мероприятия в рамках инклюзивного диалога Украина начала еще весной 2014 года – они проводились в формате круглых столов, посвященных национальному единству. В марте прошлого года ОБСЕ создала проект «Национального диалога». Необходимость такого примирительного диалога, согласно последним соцопросам, признает большинство украинцев (57%), фактически столько же (56%) ничего не знает о подобной политике в стране.

В принципе оценки общества соответствуют реальной картине: украинские власти ограничились лишь несколькими круглыми столами весной 2014 года; немногочисленные мероприятия по примирению на данном этапе ограничиваются инициативами общественных организаций. На данном этапе инклюзивный диалог в понимании украинских властей – это завершающая стадия урегулирования конфликта на Донбассе. Алгоритм самого разрешения конфликта выписан в минских договоренностях: прекращение огня, выведение незаконных и иностранных вооруженных групп, боевиков и наемников, освобождение заложников, проведение досрочных местных выборов в некоторых районах Донецкой и Луганской областей согласно украинскому законодательству – и как итог инклюзивный национальный диалог, прежде всего, по вопросам самоуправления, по гуманитарной проблематике.

Экс-президент Украины Леонид Кравчук, входящий в Конституционную комиссию, объясняет, что на данном этапе – без местных выборов в некоторых районах Донбасса – не может быть и речи о включении в конституционный процесс лидеров-самозванцев: «Большое давление оказывает Россия. Недавно глава МИДа РФ Сергей Лавров заявил, что, готовясь к конституционным изменениям, Украина должна советоваться с руководителями так называемых «ДНР» и «ЛНР». Что значит «должна советоваться»? Как? Поехать к ним?». Понимание инклюзивного диалога Украиной идентично пониманию ключевыми игроками на международной арене. В частности, такой же алгоритм урегулирования конфликта выписан в документах Евросоюза. Украина, таким образом, отвергает возможность какого-либо диалога с нелегитимными, самопровозглашенными властями «ДНР» и «ЛНР».

Наказание агрессора как предпосылка примирения

Украина изначально демонстрировала свое желание решить конфликт с Россией мирным путем, начиная с крымской авантюры Владимира Путина – тогда официальный Киев избрал тактику «не поддаваться на провокации». Аннексия полуострова «без единого выстрела» произошла во многом из-за стремления официального Киева искать дипломатический выход из сложившейся ситуации. Россия такого желания даже не пыталась демонстрировать: воинственная риторика, диверсионные, военные акции были направлены на тотальный подрыв государственности Украины. Примирение согласно российскому подходу предусматривает признание статус-кво в политическом (Крым как субъект РФ; Россия сохраняет влияние на повестку дня Украины через подконтрольные режимы в «ДНР» и «ЛНР») и геополитическом смыслах (Запад признает Украину сферой влияния России; Украина отказывается от интеграции в ЕС и НАТО).

Российское руководство настаивает на подтверждении обязательств с уточнением механизмов ответственности, прописанных в Хельсинском Заключительном акте ОБСЕ от 1975 года (особенно в той части, которая касается интерпретации концепций суверенитета, территориальной целостности). В экспертном сообществе подобный сценарий уже брендирован как «ОБСЕ 2.0». Учитывая, что Россия, аннексировав часть территории Украины, применяя военную силу, угрожая на всех уровнях, нарушила базовые принципы Заключительного акта, нынешнее желание Москвы перезапустить правовые рамки ОБСЕ свидетельствует о стремлении «обнулить» свои нарушения. Такой подход вряд ли сможет решить возникшие вызовы: если актор нарушает действующие принципы, ничто ему не помешает нарушить и новые. ОБСЕ 2.0 в нынешних условиях не решит проблему стабилизации на континенте, а только их зафиксирует, укоренит и, более того, подстегнет нарушителей к новым злоупотреблениям (ведь тогда остается перспектива нового «обнуления» и перезапуска мирового порядке в виде ОБСЕ-3). Для нового правового режима в области безопасности стороны должны, прежде всего, дать адекватную оценку нарушениям действующих правил; эта оценка должна повлечь соответствующие механизмы реагирования. Таким образом, идеологи создания пояса безопасности от Ванкувера до Владивостока прежде, чем размышлять о проведении ОБСЕ 2.0, должны осознать важность Нюрнберга 2.0 – наказания нарушителя (даже если этот процесс на данном этапе будет иметь только декларативный характер).

Инклюзивный диалог в условиях ослабленного государственного организма при постоянном вмешательстве России и ее агентов влияния практически обречен на провал. Для начала процесса такого диалога необходимо не только остановить кровопролитие, не только возобновить суверенитет Украины над временно оккупированными территориями, но нейтрализовать или минимизировать деструктивные действия России. В то время, когда официальная Москва призывает Украину к инклюзивному диалогу, на подконтрольных ей территориях предпринимаются действия для политического, этнического, религиозного выхолащивания – создания своеобразного кремлевскоцентричного гетто. Украинские масс-медиа полностью в регионе заблокированы – местные жители, таким образом, попросту лишены доступа к информации; российские масс-медиа, между тем, в своей работе не гнушаются даже самыми вульгарными методами по демонизации Украины, западных правительств. В условиях языка войны, практикуемого российскими СМИ, сложно представить возможность любого диалога с людьми, которые находятся под таким безальтернативным влиянием. К этому стоит добавить страх быть наказанным за точку зрения, не соответствующую официальной.

Национальный диалог в условиях гибридной войны

Международный и, в частности, европейский опыт в вопросе примирения огромнейший: он богат не только историями успеха (к примеру, примирение между Украиной и Польшей эксперты часто приводят как образцовое), но не менее континент богат и историями затянувшейся вражды (это касается споров в Италии по поводу фашистского прошлого; непримиримых позиций сторонников республиканцев и режима Франко в Испании, неугасающих обид турецкой и греческой общин разделенного на две части Кипра).

Проблема в выработке стратегии процесса примирения на данном этапе состоит в неполной ясности продолжительности конфликтной ситуации (а именно его острой фазы). Инициативы по примирению зависят от ответов на взаимосвязанные вопросы:

• когда будет достигнуто устойчивое прекращение огня?

• возможны ли признанные ОБСЕ местные выборы в районах, оккупированных пророссийскими боевиками?

• насколько в примирении заинтересовано действующее руководство России?

• когда Украина сможет вернуть суверенитет над временно оккупированными территориями?

• насколько Украине удастся обеспечить условия для предупреждения диверсионных рецидивов (в первую очередь, организованных спецслужбами РФ) в районах, не охваченных конфликтом?

Установление мира само по себе не означает автоматического урегулирования. Кипрская проблема стоит в повестке дня мировой дипломатии уже почти полстолетия. Помощь высшего руководства ООН («План Аннана», 2002 год), единодушие мировых усилий относительно урегулирования проблемы, применение стимула в виде членства в Евросоюзе в 2004 году – все оказалось напрасным. Наблюдатели даже отмечают, что недоверие между турецкой и греческой общинами на Кипре только усилилось в последние годы.

За 53 года после обретения Алжиром независимости отношения между ним и Францией до сих пор сложно назвать слишком дружественными («Договор о дружбе» так и не подписан). Общества двух стран до сих пор не могут прийти к компромиссным оценкам войны 1954-1962 гг., колонизации в целом: время от времени на этой почве в отношениях двух стран вспыхивают конфликты. Если для части французов приход их соотечественников на север Африки в начале 19-го века был «просветительской миссией», то для самого Алжира он стал началом колонизации. Во Франции даже существует понятие «позитивного колониализма» – согласно закону от 23 февраля 2005 года французские преподаватели обязаны «признавать положительную роль французского присутствия за границей, особенно в Северной Африке».

Если демократическая Франция с таким трудом справляется со своими колониалистскими комплексами, то вряд ли стоит ожидать более интенсивных процессов по выздоровлению авторитарной России, чье руководство более устойчиво к критике как внутри, так и извне страны. Политика России в отношении стран, некогда входивших в социалистический лагерь, имеет ярко выраженный имперский характер: российское руководство воспринимает бывших союзников – особенно находящихся в приграничье – как сферу своего влияния, зону «привилегированных интересов». В таком же ключе Россия насаждает соседям свое виденье истории, создавая нарратив о «положительном империализме» – в общественно-политическом дискурсе страны органично уживаются, казалось бы, непримиримые идеологии и концепции: симпатии к царизму и большевизму, православию и коммунистическим идолам. Объединяет все конфликтующие концепции идея о величии России, об исторической миссии страны, связанной, в том числе, с контролем над территориями, входившими некогда в состав либо Российской империи, либо в СССР. Идея о миссии России, эксплуатируемая Владимиром Путиным, объединяет и правых, и левых, и центристов; отказ от нее может привести к смене нынешних элит страны. Политика экспансионизма для Путина – это политика выживания.

Популярная в истории примирения европейских стран формула «Прощаем и просим прощения» целесообразна только в случае готовности всех сторон конфликта. Примирение Украины и Польши, Германии и Франции, Германии и Польши стало возможным только потому, что политические, интеллектуальные элиты были готовы к диалогу. Аналогичный диалог между Украиной и Россией в ближайшей перспективе трудно представить. Признания президента РФ Владимира Путина по спецоперации в Крыму с задействованием вооруженных сил страны вынуждают Украину подвергать любые заверения России критическому анализу – недоверие в таких условиях вполне логично. Для украинских властей вопрос безопасности на сегодня приоритетный, реформа спецслужб – одна из фундаментальных, поскольку риск реализации новых спецопераций России очень высок.

Информационные, дипломатические ресурсы РФ направлены на то, чтобы создать иллюзию гражданского конфликта в Украине, хотя большая часть территории страны – в том числе, той, где проживают сторонники так называемого «Русского мира», – не охвачена конфликтом. Военные действия происходили именно в приграничных районах с Россией, которые оказались наиболее уязвимы для проникновения российских вооруженных формирований. Украинцы, проживающие в разных регионах, действительно, имеют различные оценки исторических событий, однако до сих пор это не мешало и не мешает мирному сосуществованию большинства граждан страны; вооруженный конфликт, в первую очередь, был спровоцирован российскими диверсионными группами – имена некоторых представителей названы выше (вероятнее всего, руководство России со временем расскажет всю правду и о своей причастности к дестабилизации ситуации на востоке Украины, как это уже произошло в случае с Крымом).

Выводы и рекомендации

1. Давление на руководство России. Чтобы стабилизировать ситуацию в Украине нужно, в первую очередь, урезонить российское руководство прекратить экспансионистскую политику по отношению к Украине (даже если этот процесс займет длительное время). Западные правительства ни в коей мере не должны идти на сепаратные переговоры с руководством России, что еще больше подстегнет российское руководство к новым авантюрам.

2. Депутинизация. Инклюзивный диалог необходимо проводить не только и не столько в Украине, сколько на более широких просторах – «от Донецка до Владивостока», – где население было более всего подвержено манипуляциям российской пропаганды, насаждению мифов. В экспертных кругах стоит больше уделять внимания способам трансформации авторитарных, империалистических установок в российском обществе (в этом контексте полезным может оказаться опыт денацификации).

3. Приоритизация диалога властями. Украинские власти должны уделять больше внимания процессу инклюзивного диалога. В обществе существует большой запрос на такую политику. При этом власти не должны ограничиваться стандартным набором акций: программы обмена, круглые столы, информационные кампании. Наибольшую  эффективность для примирения украинцев, согласно опросам, имели бы, следующие действия: победа в войне (36%), реальная борьба с коррупцией (35%), улучшение социально-экономического положения (34%). Эффективность других действий и мероприятий оценивается общественным мнением значительно ниже: федерализация Украины важна для 6% украинцев, предоставление русскому языку статуса государственного – для 8%.

4. Уникальность опыта Украины. Рекомендации международных организаций, иностранных правительств по политике примирения желательны. Однако при этом важно, чтобы советники осознавали уникальность украинской ситуации – подобная политика будет имплементироваться при постоянных угрозах диверсионной работы со стороны спецслужб России, ее агентов влияния.

5. Привлечение к ответственности журналистов-манипуляторов. Международные организации, иностранные правительства должны учредить комиссии по мониторингу за наиболее влиятельными масс-медиа России, разжигающими вражду среди граждан Украины. Журналисты, медиа-менеджеры подобных СМИ, уличенные в манипуляциях, должны осознавать не только моральную, но и юридическую ответственность своих действий (даже если они происходят под давлением властей).

6. Плюрализм как основа диалога. Возобновить плюралистическую атмосферу в подконтрольных районах России. Рекомендация мало осуществима в ближайшей перспективе, поскольку российское руководство в наименьшей мере заинтересовано в этом. Блокирование украинских каналов позволяет держать местное население в страхе, подогревать враждебность граждан Украины к собственным властям, к своим согражданам из других регионов путем насаждения мифов о «бандеровцах», «фашистах» и т.п. Однако сложность достижения этой цели не должна останавливать международные усилия по давлению на российское руководство в этом вопросе.

7. Участие неправительственного сектора. Правительство Украины должно поощрять частные инициативы по политике примирения. Такие проекты могут внедрять не только в общественно-политическом сегменте, но и в культуре, СМИ, даже бизнесе.

8. Переселенцы vs пропаганда. Неизученным остается потенциал влияния на процесс примирения вынужденных переселенцев (более одного миллиона граждан Украины). Они являются носителями информации, отличной от той, которую транслирует российские телеканалы. Их участие в примирении может оказаться ключевым: выходец Донбасса скорее поверит своему земляку, чем представителям других регионов.

Статья была подготовлена в рамках совместного проекта Института мировой политики и Центра культурных взаимосвязей «Кавказский дом» «Украина: выход из кризиса через диалог», который реализовывался при поддержке Министерства иностранных дел Великобритании.