Нет, речь не о Печорине. Ссылка на Лермонтова появилась здесь только потому, что уж очень она подходит для понимания мотивов, по которым я так громко – героем нашего времени – назвал Любовь Леонидовну Шаповаленко, рядовую судью Дзержинского района из Харькова.

Впрочем, с тех пор, как появился указ Президента Украины за  номером 1554/2005 от 07.11.2005 г. об увольнении нескольких судей, Л.Л. Шаповаленко, «у зв’язку із закінченням строку, на який її призначено», судьей быть перестала. Да и слово «рядовая» к ней вряд ли применимо. Во-первых, не так уж часто встречаются личности, способные не дать революциям окраситься в цвет крови. (Об этом эпизоде из ее жизни я расскажу чуть позже). А, во-вторых, станут ли обсуждать всевозможные СМИ – от региональных до общенациональных – подробности биографии обычного человека, да еще для того, чтобы ни с того ни с сего лишить его любимой работы, унизить, растоптать, опозорить на весь свет? Не станут. Что, у них ничего важнее нет? Но вот, если, конечно, у кого-то из владельцев влиятельных телефонов такая заинтересованность вдруг возникнет, если он поднимет трубку и…  Не догадываетесь, что тогда будет?

«Суддя Дзержинського районного суду м. Харкова Шаповаленко Любов Леонідівна приховала факт притягнення її у 1983 році до кримінальної відповідальності за отримання хабара та відбування покарання протягом 4 років». (С официального сайта Харьковской облгосадминистрации).

«Мы написали, что не рекомендуем ее и считаем, что она не может по моральным принципам выполнять обязанности судьи. И хотя в конституции нет ограничений по этому поводу, я считаю, что человек, который сидит за судейским столом, должен быть честным и никогда не привлекаться к уголовной ответственности ни за какие правонарушения». (Из телевизионного интервью Валентины Емельяновой, начальника территориального управления судебной администрации в Харьковской обл.).

«Мне могут сказать: у Шаповаленко судимость погашена, а значит, она могла не сообщать о ней. Это годится, но только не для судьи, для кого моральная чистота так же обязательна, как и высокий профессиональный уровень. Шаповаленко скрыла факт судимости, а значит, она легко преступает нравственные пределы, что недопустимо для судьи, в чьих руках судьба многих людей». («Оборотни в мантиях», харьковская газета «Время» от 5.04.2005).

Не правда ли, круто?  В безгрешные ряды отечественной юридической системы тайком пробралась аморальная особа! Да как посмела она, выйдя из-за колючей проволоки, не выжечь у себя на лбу клейма, чтобы никому и никогда даже в голову не пришло принять ее на учебу в юридический институт, не говоря уж о предоставлении работы в суде, где, как все знают, нет и быть не может даже намека на коррупцию и беззаконие?!

Беспрецедентно? Сомневаюсь. Никакими компьютерами не сосчитать, сколько наших сограждан, которым удавалось выйти живыми из  советских тюрем и концлагерей, всеми правдами и неправдами старались скрывать от излишне любопытных глаз и ушей все, что касалось их конфликтов с властями. Ведь учуй кадровик факт прошлой судимости гр-на Н. за «кражу» трех колосков пшеницы во время Голодомора или «за подготовку убийства Кирова»,  недонесение на «врагов народа», в том числе и на самого себя, или за другой подобный криминал, - и прощай его надежда на образование, на профессиональный рост. Впереди – нищета, голодные дети, отсутствие прописки в крупных городах, а то и новый срок.

Но, что было, то было, хотя в 1983 году, когда происходил суд над нашей героиней, еще существовал Советский Союз, и можно было только мечтать о соблюдении прав человека, о свободе, демократии и  прочих буржуазных благоглупостях. Сейчас, говорят, иные времена. И действительно, взглянув   на некоторых творцов новейшей истории Украины, видишь, что одни из них,  отбыв в СССР длительные лагерные сроки в качестве «политических»,  стали после обнародования причин своего заточения не изгоями обновляющегося общества, а его полномочными представителями в Верховной Раде. Другие добились того же самого, несмотря на сознательное вычеркивание ими из собственных биографий фактов откровенно криминального прошлого. Причем, кое-кто из последних сумел, как известно, побыть премьер-министром и даже реальным претендентом на пост Президента страны.

Ну, и что тут удивительного? Во-первых, далеко не всякие решения судов (в особенности, тех, что находились в тоталитарных государствах) следует безоговорочно считать справедливыми и законными, во-вторых, ничто не стоит на месте, в том числе и наши представления о добре и зле, и, в-третьих, в ныне действующем Уголовном Кодексе Украины есть статья 89, смысл которой в том, что лица, осужденные за преступления различной тяжести и отбывшие соответствующее наказание, признаются не имеющими судимости (с погашенной судимостью), если они в течение определенного законом времени не совершат нового преступления. И, как следствие, все правовые ограничения, применявшиеся к бывшему преступнику, аннулируются с погашением судимости.

А раз так, то право решать, посвящать или нет кого-либо из посторонних в подробности жизни г-на или г-жи Н., имеющих погашенную судимость, принадлежит исключительно им самим. И потому, возвращаясь к рассказу об Л.Л. Шаповаленко, у которой судимость была погашена задолго до того, как она надела на себя судейскую мантию, можно смело утверждать, что ни у кого нет оснований упрекать ее в нежелании каяться ни перед судебной администрацией, ни перед кем другим. Разве можно осуждать человека за отказ совершить социальный суицид? 

Ну, а теперь перейдем к нюансам, к которым отношу: мораль, профессионализм и конкретные факты.

Что ни говори, а все-таки не хотелось бы, чтобы страной руководили уголовники-рецедивисты, даже если их судимости погашены. Да и в судьи вряд ли стоит брать бесчестных проныр. Справедливости от них не дождешься. Но на чем, кроме срочно откопанных кем-то сведений о «черном прошлом» Л.Л. Шаповаленко, основываются ее хулители, когда пишут о легком перешагивании ею нравственных пределов? Большая стопка весьма эмоциональных благодарностей в ее адрес (от г-на М.Т. Устименко, от президента ХОФ «Молодіжні Перспективи», от руководства Харьковского автомобильно-дорожного техникума, от правления  ВАТ «Харківгаз», от професора ХНУ им. В.Н. Карамзина, Ю.Н. Безхутрого, от  настоятеля харьковского храма Іоанна Богослова отца Виктора Маринчака), на мой взгляд, говорит об обратном.

Что касается профессиональных качеств этой судьи, то их может характеризовать, например, почетная грамота, которую она получила в 2004 году от мэра Харькова В. Шумилкина («за сумлінну і плідну працю, високий професіоналізм...»), или справка, подписанная П.А. Григоровым, судьей апелляционного суда Харьковской обл. в январе 2005 года : «Таким чином, узагальнюючи в цілому результати перевірки роботи судді Шаповаленко Л.Л., можна прийти до висновку, що обсяг розгляду справ, проведений суддею, її професійний рівень, якість процесуальних документів, її особисті риси, дають підставу для висновку про можливість обрання її суддею безстроково».

Но, очевидно, никакой команды от анонимного заказчика травли, кроме «фас!», не было. И ни справка, ни благодарности, ни те эпизоды ее биографии, которые принято называть поступками сильного, мужественного и честного человека, в газеты и на экраны телевизоров не попали. Что, конечно, сильно обезображивает портрет героини нашего времени  и  подрывает веру в принципиальную возможность достижения в сегодняшней Украине «помаранчевых» ценностей. А разве не ради них  («Свободу не спинити!», «Бандитам – тюрми!», «Геть злочинну владу!») на майданы наших городов вышли миллионы людей, а среди них, признаюсь, и я сам со всей своей семьей? В Харькове это произошло 23 ноября 2004 года.

Из разговора с Л.Л. Шаповаленко

- Как этот день складывался для вас?

- Так  случилось,  что  в ту неделю именно мне пришлось быть дежурной судьей по рассмотрению административных дел. Вообще-то, во время громких политических событий у нас стараются не задействовать молодых судьей, которым для получения бессрочной должности еще предстоят выборы в Верховной Раде. Но я считалась опытной. Дежурила на обоих турах президентских выборов, давала интервью тележурналистам про случаи невнесения имен избирателей в списки, про то, какие решения принимались мною по таким делам. В общем, «звезда телеэкрана»!

А в тот день, о котором вы спрашиваете, мне позвонил Николай Иванович Задорожный, председатель нашего суда, и сказал, что на площади митинг и что ко мне вскоре поступит заявление по этому поводу. Долго ждать не пришлось. Как следует из  регистрационной записи нашей канцелярии, оно поступило в суд 23.11.2005 г. в 15.10 от представителя исполкома Харьковского горсовета И. Василенко. Заявитель просил запретить Харьковской областной общественной организации «Наша Україна – Разом» размещение на площади Свободы с 14 часов 23 ноября 2004 года палаточного городка и проведение бессрочного пикетирования областной государственной администрации.

- Но ведь на площади к трем часам дня, то есть к тому времени, как вам вручили заявление, уже собралось несколько десятков тысяч человек! Я же видел это собственными глазами, потому что стоял в тот момент на кузове грузовика рядом с Генрихом Алтуняном, который вел митинг,  и даже сам выступил с той  трибуны. Уверяю вас, люди были настолько убеждены в своей правоте, настолько горды собственной смелостью и решимостью бороться с фальсификацией на выборах, что никакое решение суда не заставило бы их тихо-мирно разойтись по домам.

- Конечно же, я это понимала. А когда узнала, что на прилегающих к площади улицах стоят автобусы с людьми, вооруженными дубинками, то ли в милицейской, то ли в какой-то другой форме, и с минуты на минуту ждут приказа разогнать митинг, мне стало страшно. Вы только представьте себе, сколько пролилось бы крови, удовлетвори я просьбу горисполкома! Море! А ведь в ней был пункт о немедленном, досудебном, запрете всех действий, связанных с проведением акции на площади Свободы.

- Что же  вы предприняли?

- Стала тянуть время. Не нарушая норм действующего законодательства, конечно. Сначала обратила внимание заявителей, что нет подписи мэра. А такой важный документ не должен исходить от любого другого человека, даже если у того и имеется соответствующая доверенность. Затем выписала повестки для вызова представителей второй заинтересованной стороны и назначила слушание дела на 17.45. А до того пыталась посоветоваться с коллегами, с зампредседателя... Но все зря. В здании – шаром покати. Дозвониться до председателя суда тоже не могу. Как он объяснил позже, ему пришлось отключить свой мобильный телефон  из-за частых звонков сверху. Они давили на него, чтобы он давил на меня. Им нужен был немедленный разгон митинга. 

- Но, отказываясь угадать, почувствовать кожей очевидную волю начальства, вы понимали, что рискуете карьерой, что без положительной рекомендации  судебной администрации области вам ни за что не пройти Верховную Раду, и тогда прощай надежда на бессрочную  должность?

- Об этом я тогда не очень задумывалась, хотя, конечно, мне давали понять, чего именно от меня ждут наверху. Ни для кого не секрет, что человек я, в общем-то, не очень склонный воевать с руководством. Но в тот момент в голове у меня крутилась только одна мысль: как найти грамотный юридический выход из создавшейся ситуации. Брать на себя вину за избиение, а то и убийство невинных людей я не хотела абсолютно точно.

- И вы нашли такой выход?

- Думаю, да. В моем определении говорилось, что заявитель обратился в суд  уже после  разбивки на площади Свободы палаточного городка и начала бессрочного пикетирования областной госадминистрации, а значит, нет возможности ни провести досудебную подготовку в срок, предусмотренный Гражданским процессуальным кодексом Украины, ни вызвать вовремя представителей заинтересованных сторон, что влечет утерю права на защиту их интересов. А раз так, то заявление остается без рассмотрения. Что было дальше, хорошо известно. Новый президент, новое правительство и … резкое  изменение отношения ко мне со стороны высоких судебных инстанций, где все осталось по-старому. 

- Месть за непослушание?

- Скорее всего. Хотя, честно говоря, вначале я даже думала, что меня

похвалят. Ведь не каждый же день судье удается предотвратить трагедию такого масштаба. А потом… Потом откуда-то поползли слухи о том, что якобы Шаповаленко берет взятки, что ее поймали с поличным. В мой кабинет, чего раньше никогда не случалось, вдруг стали являться какие-то наглецы с вопросами, сколько я возьму денег за благополучный исход их дел. А однажды мне позвонила по мобильнику Аня, мой секретарь, и с ужасом спросила, где я нахожусь. Оказывается, она встретила начальника конвоя, и тот сообщил ей о моем аресте, мол, на планерке объявили. Да чего только я не узнала о себе в последние месяцы, и где только меня не ловили за мнимые преступления! И на окружной дороге в собственном автомобиле, и в кафе, и в рабочем кабинете. А в конце февраля 2005-го года прямо на съезде судей кем-то был распущен слух, что меня «закрыли» в управлении МВД на  Совнаркомовской. Можете представить себе, какой переполох это сообщение вызвало у делегатов, на работе, в семье! Все звонят, спрашивают, где я, что со мной. Дети, а у меня их двое, в ужасе, у отца сердечный приступ.

-  Но кому это было надо?

-  Не знаю. Однако могу назвать имя человека, который после событий 23 ноября почему-то резко изменил ко мне отношение. Василий Дмитриевич Брынцев, в то время председатель областного апелляционного суда, а ныне – судья Конституционного суда Украины. И хоть до того момента я слышала от него только похвалу за добросовестное отношение к работе, за справедливые приговоры, он вдруг вызвал меня к себе и, ни в чем не обвиняя, стал настойчиво требовать, чтобы я немедленно подала заявление об уходе. Повод – наличие у меня  «черного» прошлого.

«Черное» прошлое

Оно у Л.Л. Шаповаленко начиналось светло и радостно. Уже само поступление в престижный Харьковский юридический институт обыкновенной девчонки из обыкновенной шахтерской семьи расценивалось в ее родном поселке Грузско-Зорянка (г. Макеевка Донецкой обл.) как невероятная удача. А то, что Люба Гурдисова (девичья фамилия Л.Л. Шаповаленко) в свои двадцать стала работать не кем-нибудь, а дознавателем в РОВД г. Донецка в чине младшего лейтенанта милиции (параллельно с учебой на заочном отделении судебно-прокурорского факультета), стало настоящей  сенсацией для земляков. Но, как выяснилось чуть позже, поздравлять ее было  не с чем.

- Вы что, хотели стать юристом с самого детства? Зачем вам понадобился юридический институт?

-  Просто ни о чем другом никогда не мечтала. У нас на Донбассе, знаете, сколько я беззакония видела! Бандиты на воле жируют, невиновных за решетку бросают. Того подставили, того обманули… Вот, думала, вырасту, школу хорошо окончу, в институт поступлю, а потом буду стараться стать судьей, честной и справедливой. И вначале все так и было, как загадала.

- Что же произошло потом?

- В апреле 1982 года мне поручили провести дознание по делу, связанному с  дракой. Уже не помню сейчас деталей, но поступило заявление о том, что муж избил собственную жену. Ну, я, как положено, допросила  подозреваемого в хулиганстве, записала показания обвиняющей стороны, свидетелей, и уже готова была передать материалы начальству, когда  подследственный вдруг стал убеждать меня замять дело. Мол, он не простой парень, а делегат предстоящего всесоюзного съезда комсомола, и если он будет осужден, то карьере его конец, а в Москву уже вот-вот ехать надо, и что не только на нем будет пятно, но и на обкоме… Короче говоря, предложил мне деньги за то, чтобы содержимое его папки исчезло, испарилось куда-нибудь. 

- И что вы ему ответили?

- Отказала, конечно, а как я могла поступить иначе? Меня спросят: «А есть у вас неопровержимые  доказательства, что она денег действительно не брала?». Увы, таких при себе нет.

К тому же, второй приговор по ее делу был обвинительным. Но ведь первый-то девушку оправдал! И это в стране, в которой не было принято отказывать прокуратуре ни в каких просьбах, а о роли адвокатов и говорить смешно. Ну, а чтобы самому разобраться в том, какое из решений суда справедливее, я применил метод генерального прокурора времен Сталина, но не для уничтожения заранее намеченной жертвы, не для разоблачения «врага народа», а чтобы дать человеку возможность рассказать правду. Как известно, Вышинский с подручными называли согласие обвиняемых с нападками обвинителей «царицей доказательств» и старались добывать его, добивая людей до смерти. Мне тоже пришлось достаточно настойчиво (хоть и без пыток!) уговаривать Л.Л. Шаповаленко не бояться облегчить задачу  своим преследователям и согласиться с ними в том, что она сама и Любовь  Гурдисова с Донбасса, приговоренная двадцать с лишним лет назад к девяти годам исправительно-трудовой колонии – одно и то же лицо. А как иначе, не выложив все карты на стол, рассказать о том, что происходило на самом деле?

Верить же ей, спасительнице харьковчан от взрыва насилия (и не только их одних, учитывая, что кровь – прекрасный детонатор!), или нет, - дело хозяйское. Я верю.

- Значит, денег у него вы не взяли?

- Нет. Но через несколько дней после того разговора меня вызвали в прокуратуру и сообщили, что мой подследственный обвинил меня в получении от него взятки в количестве одной тысячи рублей за уничтожение его дела. И хоть денег, само собой разумеется, при мне не нашли (откуда бы им было взяться!), я тут же оказалась под замком. И начался настоящий кошмар, о котором даже сейчас вспоминать не хочется.

На допросе моя честная-пречестная мама сказала, что понятия не имеет, за какие деньги ее дочка купила недавно новые туфли. Ну, для следователя удача! Нашел взятку! А то был просто подарок от моего парня, о котором родители и знать ничего не знали. Но мои объяснения никого не интересовали.  «Сознайся, что взятку получила, - кричат, - а не то пожалеешь, что родилась!» Я же - ни в какую. Они говорят: «Отец твой в шахте разбился. Инвалидом стал. Мать с инфарктом, при смерти. Тебе что, не жаль их?». О болезни матери мне сам прокурор Пролетарского района Донецка сообщил. «Хочешь ее увидеть, - пиши, что вину свою признаешь. А откажешься, такой тебе срок впаяем, что сиротой выйдешь».

- А вы?

- На своем стою: денег не брала, материалы дознания не уничтожала, передала, кому положено.

-  Ну и важной же он был, наверно, птицей тот ваш комсомолец. Иначе, почему ему верили, а сотруднику милиции нет?

- Не знаю. Может, сын был чей или внук. Да и высокое партийное начальство, скорее всего, позаботилось, чтобы сор из избы не выносить. Но за меня взялись крепко. Прокуроры к такой мелочи, как я, обычно в СИЗО не ездят!

Все обвинение основывалось на том, что дело, в расследовании которого я участвовала, якобы исчезло. Мол, искали-искали его в суде и не нашли. Ну, а раз оно было и пропало, значит, логика понятная! Это я его собственноручно уничтожила за тысячу рублей. Но тогда у них не вышло, как хотелось. Дознавателем я была еще молодым, неопытным. На память не надеялась, боялась перепутать что-то, забыть. И потому тетрадь завела.  Все туда записывала: что сделала, что должна сделать и так далее. Вот ее-то, тетрадь эту, родители и нашли в моей сумке. А в ней – расписка. Гражданин такой-то принял от меня папку с материалами по делу такому-то. Номер дела, печать, дата, подпись. Ну, и выходит, что и денег у меня нет, и уничтожать я ничего не уничтожала, - расписка подтверждает, а значит, и взятку мне давать было не за что. Словом, полное отсутствие состава преступления. Приговор – оправдать, освободить немедленно, в зале суда.

Второй судебный процесс по делу Л. Гурдисовой состоялся чуть позже. Только много лет спустя, став уже судьей Шаповаленко, она поняла, отчего прокурор решил тогда во что бы то ни стало дожать ее до конца. Не заяви он протест по поводу ее оправдания, и не обеспечь новый, обвинительный, приговор, ему пришлось бы не только вернуть ей зарплату за почти годичное пребывание в СИЗО, но и, скорее всего, распрощаться со своим креслом. И потому уж он-то постарался, чтобы на этот раз никаких непредвиденных сбоев не случилось. Вот «взяточница» и угодила в колонию на срок, который даже убийцам дают  далеко не всегда. Девять лет! И, если бы ее родители (мать – медсестра, отец – бывший шахтер-забойщик, инвалид труда) не наняли хорошего адвоката, не продали бы для этой цели все, что только возможно было продать, быть бы ей за «колючкой» от звонка до звонка, а не «только» четыре года.

Интересно, что чувствует человек, наказанный без преступления? Отчаяние и позор? Зависть к счастливчикам, у которых все о’кей? Ненависть ко всему человеческому роду? Или, наоборот, познав на себе самом, что такое настоящая беда, он еще острее ощущает чужое горе и пытается, подобно судье Шаповаленко, уменьшать его, насколько сил хватит? 

Бывает и так, и эдак. Не всех страдание возвышает. Не все способны использовать его энергию для борьбы за справедливость. И потому не  каждого битого есть смысл менять на двух небитых. Но, если говорить конкретно о героине этой статьи, то я бы, пожалуй, удвоил, а то и утроил ее обменную стоимость. Ведь разве не ясно, к какой категории людей ее следует относить? Деморализованный человеконенавистник не станет рисковать карьерой, зарплатой, благополучием детей из-за голоса совести или любви к ближнему. Не из романов и учебников, а по личному опыту ей известна цена каждой минуты несвободы. Она отдает себе отчет в том, насколько несовершенна нынешняя судебная система, при которой из-за коррупции, из-за всесильности прокуратуры и возведенного в норму бездействия адвокатов, из реального украинского судопроизводства напрочь исчезло даже само понятие «оправдательный приговор»… И, наконец, как хорошо информированный оптимист, она не верит в безгрешный человеческий суд, но при этом очень старается хоть на чуть-чуть уменьшать его пороки. На столько, на сколько получается.

Но неужели же наша Украина так богата опытными и честными юристами, что может позволить себе не холить их и беречь – хотя бы в качестве уникальных экспонатов, а разрешает безжалостно выгонять на улицу, цинично громить в прессе за «аморальность», запугивать втихаря жестокой расправой? Ведь не от хорошей же жизни со всех властных трибун, включая президентскую, несутся сегодня призывы срочно реформировать  национальную судебную систему!

- Недавно, - рассказывала мне Л.Л. Шаповаленко, - я вынуждена была у себя и у детей зашить карманы на одежде, чтобы никто не нашел там «совершенно случайно» наркотики или меченые доллары. Подставят – не отмоешься. Уж, поверьте, я знаю! Самое страшное, - сказала она, заканчивая интервью, - это осознание того, что если даже представитель власти, судья, не может защитить себя от беззаконного преследования, то что уж говорить об обычном человеке, о его шансах добиться справедливости.