Белые мыши и кот № 8

Від редакції: чудова ілюстрація до питання використання тварин в медичних експериментах.

Мне было 18 лет, когда я окончила школу и решила поступить на филфак университета потому, что давно уже печаталась во «взрослых» газетах с развернутыми рецензиями на книги, фильмы, и театральные спектакли.

Первым профильным экзаменом было сочинение на тему «Образ Евгения Онегина». Я получила двойку и вердикт экзаменатора – не раскрыта тема. Во второй и третий год то же самое. Но это было потом. А в первый свой провал, чтобы не терять время и набрать необходимый для лучшего прохождения в ВУЗ рабочий стаж, я пошла работать препаратором отделения микробиологии ЦНИЛ Медина. ЦНИЛ – центральная научно-исследовательская лаборатория.

В моем отделении изучались разные инфекционные болезни, которые я вталкивала в нежные бока белых лабораторных мышей с помощью шприца, наполненного бульоном, содержащим бактерии и вирусы. Кроме того, готовила лабораторию к следующему рабочему дню, выращивала мохнатые колонии микробов в чашках Петри, мыла мышиные и крысиные клетки и кормила своих питомцев кашей, сваренной в подвале на могучей кирпичной плите.

К концу первого месяца у меня на пальце правой руки образовалась мозоль от шприца, потому что приходилось в день делать до 500 инъекций.

Однажды в мою лабораторию зашла Яна – лаборантка отделения санитарии и гигиены. Она держала на руках огромного серого кота и нежно поглаживала его по голове.

- Вик, – спросила Яна, – у тебя на выбраковку мыши есть?

- Да, – ответила я, – а что?

- Да вот, несу кота № 8 на трепанацию, жалко мне его. Думаю, может напоследок жизни покормить вкусным. Пусть получит удовольствие.

Я указала на клетку, где ползало штук 100 мышей с розовыми хвостиками, закрученными в спиральки, с болячками на боках, отвисшими от распухшей печени животиками. Мне предстояло налить в поилку хлороформ, накрыть клетку клеёночным мешком и подождать минут 20, пока они окончательно уснут. Потом, уже мертвых мышей высыпать в жерло печки, где обычно готовилась их еда. Так они ликвидировались, и заодно уничтожалась инфекция, которой они были заражены.

Яна еще раз погладила кота по круглой большой голове, подошла к клетке, открыла крышку и посадила кота вовнутрь.

Нам обеим было по 18 лет, юные, неопытные, мы не могли предугадать того, что произойдет.

Оказавшись в клетке, наполненной невиданным количеством легкой добычи, кот ошалел. Глаза выпучились и загорелись жарким огнем. Он схватил ближайшую мышь и зажал ее в зубах. Мышь пискнула и замолчала, так как ее грудная клетка была сломана. Только бешено крутился изуродованный болезнью хвост.

Остальные мыши, белые лабораторные мыши, сотнями поколений жившие в клетках, никогда не видевшие кота, не понимающие, что это такое, полностью утратившие инстинкт самосохранения, принялись его исследовать.

Они залезали ему на спину, на голову, облизывали его ноздри, засовывали мордочки ему в уши, нюхали под хвостом.

Кот, не выпускающий из пасти полумертвую мышь, хвост которой то замирал, то снова отчаянно вертелся как пропеллер, грозно и жадно урчал. Не желая упустить остальных, он стал бить их лапами, плашмя, со всей силы, давя и подгребая к себе потому, что ему в клетке было тесно повернуться.

Те мыши, что находились сбоку от него или сзади, и даже те, что были спереди, не понимая опасности, продолжали беспечно изучать его спину, голову, уши и задние лапы, дрожавшие от возбуждения.

Перед котом росла гора лопнувших от удара сильных лап тушек, окровавленных мордочек, смоченная натекшей из них жидкостью.

Мы с Яной смотрели на этот апофеоз убиения в оцепенении. Мы, его породившие.

Кот № 8, которому через полчаса предстояло подышать хлороформом и лишиться черепной коробки, чей мозг будет поделен на две части, лобная и височная доли выброшены в помойное ведро, а стволовая часть заморожена в морозилке для того, чтобы быть потом порезанной на тонкие пластины на микротоме, положенной под микроскоп и изученной в целях человечьей науки, не мог остановиться в угаре, в упоении захвата добычи, которая сама лезла ему в пасть.

Белые лабораторные мыши, утратившие инстинкты свободной жизни, которым через полчаса предстояло подышать хлороформом, быть ссыпанными в круглый зев печи, сгореть там среди другого мусора и остатков агар-агара, вместе с колониями микробов, не замечая массовой гибели своих товарок, не слыша их смертного писка, отталкивая друг друга, продвигались к морде кота.

Эта сцена, жестокая, бессмысленная, врезалась в мою память навсегда.

Я подумала, что вот так живут тираны и их обреченные на погибель народы.

И те и другие уйдут в печь истории. Через полчаса. Но сначала насладятся – тираны своей властью над чужой жизнью, а мыши своей свободой умереть у морды вождя.