Синдром отмены грёзы

В детстве моя старшая сестра пугала меня тем, что существует дешевая литература типа «Приключений Ната Пинкертона» и, читая ее, можно испортить себе вкус. Позже, в мои лет 14, она даже позвонила маме в Москву, где тогда жили наши родители, и пожаловалась на то, что я читаю одни детективы. Мама написала мне грозное письмо, я ей ответила, что читаю Жюля Верна, Фенимора Купера и скрыла, что запоем проглотила «Войну и мир» Толстого. А вдруг это «слишком взрослое» для меня, и мне тоже влетит. Самое смешное, что я не помню, чтобы в те годы у нас были дома хоть какие-то детективы, и я бы их читала. Спустя много лет я написала статью, в которой подробно разобрала виды детективов, их поджанры, «полицейский роман», отличия головоломок-загадок Агаты Кристи от психологических детективов Жоржа Сименона и «крутых» романов Джеймса Чейза. Оказалось, что жанр детектива – огромный и очень умный мир.

Недавно в кладовке обнаружила брошюрку о Нате Пинкертоне царского еще времени издания и с огромным любопытством прочитала, что ж то было такое? Ничего страшного! Абсолютно! Вкус не испортишь, примитивно как на сегодня, но и такая литература нужна была в то время для простого люда, 1 копейка цена за брошюрку. У Конан-Дойля тоже по одной загадке на рассказ. А он классик.

А потом там же нашла еще пять штук брошюрок – приложений к журналу «Советская милиция». Детективы о работе советских сыщиков на защите социалистической собственности. И там такой эпизод: ограблена колхозная касса. Милиционеры должны найти преступников. Начальник райотдела подполковник милиции Кондратенко обдумывает план действий. Проходя по коридору, слышит за дверью раскатистый смех старшего оперуполномоченного УгРо майора Мамитько. Подполковник входит в помещение и делает майору замечание, мол, дела жутко невеселые, колхозная касса ограблена, а ты позволяешь себе смеяться в такой момент, зубы скалишь. Майор краснеет, смущается и раскаивается.

Вот такая картина из жизни нашей доблестной советской милиции.

Не думаю, что даже тогда, в 1981 году, читатели верили в раскаяние зардевшегося майора. Но если не в раскаяние, то во внешнюю канву поведения верили. И эта сцена из «Библиотечки журнала «Советская милиция» натолкнула меня на мысль, почему так живуч совок! И за что меня так ненавидят те, кто его любит, для кого совок – символ молодости, здоровья и благополучия. Да, они были тогда молоды и здоровы, но и я тогда была молода и здорова, ведь не я их состарила, за что ж меня ненавидеть так?

Прохожу по Соборке и слышу спор старого деда и молодого парня о том, что в Советском Союзе все народы были братьями и дружили между собой. Дед утверждает, что Россия и Украина – единая страна, и никакой войны или границы между нами быть не может, это подлые выдумки США. Парень возражает: а разве война между одними и другими украинцами между собой может быть? Я поддерживаю парня. И встречаю на себе такой лютый, ненавидящий взгляд деда, что мне становится страшно.

Я стараюсь не встречаться с моими ровесниками-мужчинами. Женщины-ровесницы, в основном, сами меня не любят, считают, что я пишу жестокие вещи, в литературе «лезу в исконно мужскую тематику, не уделяя внимание женской». Одна женщина-коллега написала мне, что моим рассказом «Крушение» можно только подавиться.  

А мужчин-ровесников я избегаю, потому что четко знаю, что услышу от них в беседе. Непременно именно это. И ничего нового. Беседа будет протекать в режиме доминирования собеседника-ровесника. Потому как он мужчина! Мужик, черт возьми, и я должна внимательно внимать.

Первая серия будет посвящена теме, как хорошо было при совке. С сияющими глазами он расскажет мне, что колбаса была по 2.20, за рубль он доезжал от Дерибасовской до Аркадии на такси, каждый год мог отдыхать в Сочи, был большим начальником и денег не считал. А сейчас-то… тьфу!

А я сижу и думаю, вот дурак! Ты же знаешь, что я тоже прожила жизнь в совке. И я тоже ела колбасу по 2.20. И ездила за рубль от дома до киностудии. И могла отдыхать в Сочи. Я же все это знаю, знаю, я это тоже прожила. Зачем же ты мне об этом рассказываешь уже битый ча, как великое географическое открытие? Денег ты не считал, потому что был директором швейной фабрики, воровал обрезки тканей, которые положено было уничтожать, а ты в подпольном цеху шил из них подпольные куртки с самодельными лейблами, и если бы тебя тогда поймали, то посадили бы на большой срок. Или расстреляли вообще за подрыв социалистической экономики, но ты не попался, и вспоминаешь те времена как пребывание в материнском лоне, теплом, мягком и безопасном. Потому что у тебя были деньги, все было дешево, а остальное тебя не волнует.

И ты тоже, как и я, прочитал, наверное, ту заметку в «Известиях», где с восторгом рассказывалось о колхознице, которая никогда! ни разу в жизни не выезжала за околицу своего села, но ты эту заметку пробежал глазами и забыл потому, что тебе лично было хорошо, и тебе лично больше ничего не надо было.

А мне надо было. И потому, что мне надо было, я ощутила тоску оттого, что эта несчастная женщина никогда не видела ничего, кроме десяти улиц и водокачки с сельсоветом. Ни пальм, ни пустыни, ни айсберга во фьорде. Не пожала руку негру или индусу. Но скорее всего, ей тоже не надо было. Потому что такой ее вырастили, воспитали, и она тоже была довольна своей жизнью и колбасой по 2.20 в местном сельпо.

Вторая серия беседы с мужчиной-ровесником будет посвящена теме умных фраз. Она начнется с моего замечания о том, что СССР ушел в прошлое, и давайте поговорим о будущем нашей страны, потому что прошлое ушло в прошлое и никогда не вернется, что толку его обсуждать, когда дальше нам предстоит жить в будущем?Тут я услышу фразу: «Не зная своего прошлого, нельзя построить будущее». И я подумаю, что племя аборигенов с самого маленького и заброшенного атолла Туамоту не знает, наверное, что когда-то здесь ходили динозавры, что был Всемирный потоп, не знают, что возможно даже у них когда-то была собственная письменность, но потом пришли воины с соседнего острова и перебили их жрецов, и письменность была утрачена. Но они счастливо живут, влюбляются, женятся, растят детей и учат их охотиться и удить рыбу. Им вполне хватает собственных современных для них знаний.

А мужчина-ровесник из СССР продолжает сыпать: «надежда умирает последней», «все, что ни делается, все к лучшему», «не научившись подчиняться, не научишься командовать», «счастье придет обязательно, надо только ждать», «коллектив всегда прав», «главное, чтобы человек был хороший» и так далее. Это же так удобно, насобирав в голову набор клише, составленных до него умным человеком или полным идиотом, и то и другое вполне возможно, жить по ним, не заморачиваясь сомнениями, а оттуда прямой путь до «широка страна моя родная… где так вольно дышит человек».

Потому что «СССР – лучшая страна в мире» - тоже клише из его детства.

Если мы поместим тигра в клетку площадью полтора метра на полтора, он будет невыразимо страдать. Если увеличить клетку до размеров пять метров на пять, он будет ходить из угла в угол, чтобы размяться, и тоже будет страдать. Если мы поместим тигра в вольер площадью полтора километра на полтора, дадим ему туда в пару тигрицу, вдоволь еды и кусты для спанья, он заживет нормальной жизнью, будет доволен, и ему будет казаться, что он на воле. Он может и не знать, что в полутора километрах от него забор, за который ему нельзя выйти, и что он находится в клетке, только она большая.

Вот так мужчина, который доволен колбасой по 2.20 и служебной машиной от дома до работы, может не думать, что на таком-то расстоянии от него находится забор, за который ему нельзя выйти. Что он в клетке. И та женщина, что никогда не выезжала за околицу своего села, тоже в клетке. Разница только в размерах. У каждого из них они свои, и устраивают обоих.

И, по большому счету, они правы. Потому что, если им хорошо, то не надо навязывать им еще лучшее, только потому, что они не знают, что это лучшее существует за тем самым забором. Ведь им хорошо.

И, кстати, точно так же хорошо было подданным Российской империи, когда пришли революционеры, решившие, что они лучше знают, какое народу надо «хорошо», и принесли это «хорошо» с кровью, пытками и уничтожением тех, кто против.

У меня есть теория. Моя собственная. Заключается в том, что та атмосфера, которую вокруг себя создает человек, даже если она ему только кажется, совершенно не существует в реале, даже если он не видит очевидного и ошибается, все равно для него она реальна и существует на самом деле[1]. И если он живет в клетке, но считает, что это его собственное желание, что клетка хороша, комфортна и лучше ее не бывает, то так оно и есть. Потому что ему больше ничего не надо, колбаса по 2.20 предел его мечтаний, она составляет его счастье. Эту теорию я назвала «Теория воплощения».

А мой предел мечтаний был изменить мир. Весь! Изменить человечество в лучшую сторону. Всех! До тех пор, пока мир не грохнул меня кулаком в лицо и не сказал, нет, не дам, не будет тебе исполнения такой блажи, до тех пор я мечтала сделать то, что изменит людей, покончит с войнами, враждой конфессий, предательством, жестокостью и так далее. У меня был план. Теперь я понимаю, что весь мир, конечно, я бы не изменила, но какую-то часть добра в него внесла бы. Почему нет? Разве не внес свою часть Махатма Ганди? Он своими средствами, а у меня были задуманы свои, посредством кино, искусства, через пошагово разработанный подробный план, внушить людям то, что призовет их к добру, миру и любви.

Потому моим ровесникам было в совке хорошо, а мне было плохо, он держал меня за глотку железным ухватом.

И потому, что тот дед на Соборке думал, что все в советской жизни было хорошо, я, сказавшая, что было плохо, на его взгляд – предательница. Он жил в клетке своих представлений и знать не хотел о лагерях, расстрелах, о погибших в Афгане парнях, о том, что советский человек зарабатывал много, а получал копейки от заработанного, а потому бесплатная медицина и образование, в общем-то, уже им самим были оплачены. Его забор не уходил далеко от его дома, и он за него не заглядывал.

Мои представления о дружбе народов СССР были далеки от представлений деда, потому что я ездила по Советскому Союзу и знала, как относятся республики друг к другу, сдерживаемые жесткой рукой партии и правительства. Иллюзий у меня не было.

Но то, что произошло в 1991 году, потрясло и меня до самых пяток.

Первым шоком был Сумгаит. Азербайджанцы, вспарывающие ножом животы беременным армянским женщинам, сбрасывающие их с балконов. Треск разрываемой кожи армянок был звуком, с которым рвались навсегда мои представления о людях вообще. Любой национальности.

Дети полукровки в Сумгаите, плод любви азербайджанцев и армянок, страдали больше всех. Вместо того, чтобы быть принятыми в обе общины, они были отвергаемы обеими, только за то, что в них присутствовала вторая половинка «чужой» крови.

Ненависть к чужой крови была сильнее любви к своей!

Переселенные Сталиным с Кавказа турки-месхетинцы, уже столько лет жившие в Узбекистане, были вырезаны узбеками. Такими же мусульманами, как они. В Таджикистане выгоняли из квартир русских, их жилье занимали таджики.

Во многом, ненависть советских народов к соседям, вырвавшаяся как лава из жерла вулкана, была спровоцирована до поры сдерживаемой ненавистью колоний к метрополии, к подчинению Москве.

Именно московский тиран, тасовавший народы, словно карты в колоде, с целью разъединить и подчинить, виновен в смерти того турка-месхетинца, которую я наблюдала по ТВ в пригороде Самарканда.

Узбеки перерезали ему горло и кинули его в костер. Лежа в костре, он еще пытался поднять голову, но горло, от которого осталась только задняя стенка, не держало ее, складывалось, как мятая бумага и голова заваливалась на спину. Через минуту он умер.

Дружбы народов надежный оплот накренился, стряхивая с себя мертвые тела, и стремительно опустился вглубь.

И не в народах дело. Просто в человеке. Тогда я поняла, что ничего хуже, нежели человек, не существует на Земле.

Существует байка об Альберте Эйнштейне, который сказал преподавателю, что зло само по себе не существует, зло просто есть отсутствие добра, отсутствие Бога, как тьма есть отсутствие света. Возможно, автор байки приписал Эйнштейну постулат «Зло есть отсутствие Добра» в качестве примера из фундаментального учения одного из отцов христианства Августина Блаженного, 3 век н.э. Возможно, сам Эйнштейн на него сослался.

Так или не так, но с этим утверждением я категорически не согласна.

И Добро и Зло суть продукты Вселенной или Бога, как хотите. Думаю, что это два независимых друг от друга явления, существующие даже в разных единицах измерения. Добро всегда есть единица. У него нет степени. Оно просто либо есть, либо его нет. Зло измеряется множеством единиц. И отрицательная величина его бесконечна.

Зачем Бог наряду с Добром поместил в человеке Зло, тема для другого эссе, здесь я хочу понять корни живучести совка в головах и сердцах постсоветских граждан.

Итак, я предательница. Выходец из того же Советского Союза, что и остальные совчане, поевшая той же колбасы за 2.20, смею утверждать, что то был не Рай. Я предала их идею, их собственную маленькую родину внутри забора, оскорбила, унизила внутризаборное пространство.

Это первая причина для ненависти.

А вот вторая. Куда более весомая.

То, с чего я начала, описание эпизода в милицейском романе – подполковник упрекает майора в недостатке совести и служебного рвения, тот краснеет и раскаивается. И мы с вами выяснили, что, конечно, советский читатель не верил в зардевшиеся ланиты майора, но в серьезность его отношения к службе, его искренность, верил.

Советскому человеку внушали, что советское искусство, социалистический реализм, самое правильное. На прогнившем Западе искусство буржуазное, прославляющее мелкобуржуазный индивидуализм. А на самом-то деле – индивидуальность.

В США, объясняли советскому зрителю, существует большое зло – Голливуд. Фабрика грёз.

На самом деле такой же фабрикой грёз было советское кино. За редкими исключениями или иногда прорывавшимися сквозь общую канву фильма эпизодами, обусловленными художественным талантом его создателя, советский кинематограф тоже был фабрикой грёз. А исключения рассматривались как подрыв советской власти, и часто ложились «на полку» на 20 и более лет.

Разница в том, что голливудский герой находил свое счастье в конце фильма в любви, создании семьи, личном успехе, а советский герой – в борьбе за коллективное счастье, за трудовые успехи, за свое признание в коллективе и т.д.

Сеанс в кинотеатре начинался с показа кинохроники, и, как правило, первой рубрикой в ней шли «Вести с полей». Зритель видел поле пшеницы, тарахтящий трактор, интервью с хлеборобами о том, что урожай в этом году хороший, а в следующем году непременно будет еще лучше, хлеба больше, свекла вырастет еще крупнее и еще слаще, и вообще, чем дальше, тем лучше.

И советский зритель в это верил.

И в нерушимую дружбу народов верил, а некоторые мелочи, это частности, перегибы на местах. И в бесплатное образование верил, в бесплатную медицину, в романтику запаха тайги, куда уходят подвижники в поисках алмазов для Родины, невинность девушек, у которых всего два платья, на каждый день и на выход (а зачем больше?), в святость советского брака, в ежедневный трудовой подвиг маленького человека, в силу коллектива, в то, что его страна самая великая, непобедимая, враг будет разгромлен, и здесь ему, маленькому человеку, ничего не грозит, он надежно защищен большим забором Великой Родины. А безопасность жизни для всякого живого существа – самое главное.

И поскольку он во все это верил, то согласно моей «Теории воплощения», у него действительно все это было. Ему было комфортно, легко и не страшно жить. Верами, как большими бумажными цветами, было украшено все его внутризаборное пространство, его виртуальное жилище.

И тот, кто приходит к нему и пытается разрушить его веру, ободрать стены, сорвать с них цветы и показать: смотри, они бумажные, они мертвые, они не пахнут, тот его враг.

Абстиненция – синдром отмены у алкоголиков и наркоманов. Страшная «ломка», боль от нехватки привычного вещества, прочно вошедшего в биохимическую систему обмена веществ. Синдром отмены бывает и от резкого прерывания какого-нибудь лекарственного препарата, от резкой отмены гормонов.

У совчанина в 1991 году произошел синдром отмены грёзы.

Отмены непоколебимой уверенности, что его жизнь стабильна, надежна и единственно правильна. Его мир рухнул, разлетелся на осколки, с грохотом и шумом.

Идет последний, 28-ой съезд КПСС. Я сижу в холле Дома писателей, смотрим съезд. Кто-то выступает на трибуне, с заднего ряда тянут руку, просят слова. Сидящий рядом со мной пожилой писатель с удовлетворением говорит: – Вот это порядок, ох, какая у нас страна! Сильная. Это на века.

Порядок, вместе со страной, разлетелся вдребезги всего через год.

Совчане с ненавистью говорили о Горбачеве, это он развалил великую страну. Хотя на самом деле, окончательно развалила СССР тройка, собравшаяся в Беловежской пуще. А до этого было много еще других, объективных факторов.

Но это неважно, главное, что у совчан произошел синдром отмены их системы координат.

До сих пор они не хотят признать, что верили в мираж, в несуществующее благополучие, несуществующую дружбу народов, несуществующую стабильность, в колосса на глиняных ногах. Им больно и страшно. Они цепляются за свою бывшую веру, за свою матрицу. Тоскуют по ней. И мало кто, трезвомыслящий, расстался со своей верой легко, у остальных – костоломный сидром отмены грёзы.

Потому так ненавидят они тех, кто пытается им объяснить, что они верили в несуществующую Фата-моргану – светлое будущее всех народов СССР, отдаляющееся по мере приближения.

Им больно и страшно. С ними не надо спорить. Бесполезно. Надо просто подождать смены поколений.

И всё.

26 апреля 2019 г.