Занавес

Жила была девушка. И звали ее Виолетта. И жила она не в замке, и даже не в городе, а в большом, очень большом частном доме в поселке, расположенном между двумя крупными городами, и оттуда было легко доехать что до одного города, что до другого. Так что гости в Дом Виолетты приезжали часто, то из столицы, то из другого, приморского города, в котором был большой морской порт. Но Виолетта никогда не бывала ни там, ни там, она вообще никогда не выходила из дому.

У Виолетты, как водится, были отец и мать, а еще четыре сестры и два брата.

Такая большая, дружная многодетная семья была у Виолетты. И все её очень любили и жалели. Потому что все братья и сестры были как люди, а Виолетта была очень некрасивой. Такой некрасивой, что родные даже не хотели показывать ее посторонним.

- Тебе с таким длинным носом нельзя показываться на люди, тебя засмеют, – говорила мать.

- Тебе с такой отвисшей нижней губой нельзя показываться на люди, они будут насмехаться над тобой, – говорила старшая сестра.

- Тебе, с такими косыми глазами и серой кожей никогда не выйти замуж, не стоит и пытаться, – вздыхала средняя сестра.

- Но ты не переживай, мы тебя и такую очень любим, – утешали ее братья.

- Мы просто не хотим тебя травмировать, – объяснял отец, вешая в гостиной тяжелый бархатный занавес.

За этим занавесом пряталась Виолетта, когда к ним приходили гости, поглядывая на них в маленькую прорезь, которую для нее вырезал в занавесе отец. Ведь ей тоже хотелось участвовать в общем веселье. Но она твердо знала, что ей нельзя выходить к гостям. С ее внешностью она могла испортить им вечер, напугать. И вообще, честь семьи могла бы пострадать, ведь семья Виолетты была известна в обоих городах. К ним всегда съезжались солидные люди, красивые женщины, одетые в шелк и бархат, блистали камнями Сваровски, а может и бриллиантами. Виолетта не очень разбиралась в украшениях, у нее их не было. А сестры, любившие поездки в город в ювелирные магазины и бутики, не давали ей даже примерить что-нибудь свое.

- Ты уронишь, испортишь, тебе все равно ничего не идет, – говорили они. Зато они отдавали Виолетте свои платья, когда они выходили из моды или рвались, или еще как-нибудь приходили в негодность.

Виолетта собрала в своей комнате целый гардероб старых и рваных платьев, вот только надев на себя что-либо, она не могла оценить, насколько ей идут эти платья, ведь в большом Доме Виолетты не было зеркал.

Совсем не было, ни в ее комнате, ни в коридоре, ни в комнатах других членов семьи, ни даже в ванной.

Потому что зеркала могут ее травмировать, объясняли Виолетте. И она очень ценила эту заботу семьи и старалась отплатить им самой горячей преданностью и любовью.

Однажды в Доме поднялся переполох и шум. В гостиной появились чужие люди, и, спрятавшись за занавесом, Виолетта узнала, что приехали сватать ее самую старшую сестру, которой уже исполнился 21 год.

Все члены семьи сидели за большим дубовым столом, старшая сестра, потупив глаза, а двое пожилых людей и молодой красавец с ними, рассказали отцу и матери, что желают взять молодому человеку их дочь в жены. Согласие было получено, выпито шампанское за будущую семью, за их будущих детей, жених и невеста нежно поцеловались.

У Виолетты даже слезы навернулись на глаза, так она была растрогана и так радовалась счастью старшей сестры. Ей хотелось выйти из-за занавеса и присоединиться к общему празднеству, но она четко помнила, что ей нельзя, она не такая, как все, ей можно только наблюдать из прорези.

Свадьбу решили играть в ресторане Морского города, венчаться также в Кафедральном соборе, и Виолетта расстроилась, что не увидит ни того, ни другого, ведь если бы свадьбу праздновали в родном Доме, то она могла бы наблюдать из-за занавески.

Прошел месяц, и сестру в роскошном белом кружевном платье со шлейфом увезли на огромном рэндж-ровере в город, туда же отправились все члены семьи, а Виолетта в своем любимом узком синем платье с вышитой на плече белой лилией, отправилась к Найде. Найдой звали приблудную овчарку с порванным ухом, видимо ранее там была клипса, которую крепит бездомным собакам ветслужба и которую оторвали в драке. Ее нашли перед воротами и приютили в доме. Она жила в будке во дворе, но заходила в дом, садилась перед Виолеттой, клала ей на колени большую голову с внимательными карими глазами и требовала ласки. Виолетта гладила ее по голове, обнимала за шею и рассказывала Найде придуманные ею истории, о том, как она вдруг оказалась не Виолеттой, некрасивой девушкой из очень известной семьи, а отставшей от цыганского табора девочкой, которую приютили добрые люди, стали её отцом и матерью, сестрами и братьями, но на самом деле она совершенно нормальной внешности, просто отличается от них тем, что смуглая. И она рассказывала Найде о тех тропах в горах, которыми бродило цыганское племя, о кибитке, в которой спала под мерный стук копыт лошади, о серебряных резных серьгах в ушах своей бабки-гадалки. Ведь Виолетта была очень начитана, и много знала, хоть не выходила никогда из дома.

Найда слушала ее, подняв свое здоровое ухо, и от нее исходило мягкое нежное тепло.

Виолетта очень скучала по старшей сестре, которая теперь жила в Морском городе, родители и другие сёстры ездили иногда к ней в гости, но Виолетту с собой не брали. Её никогда никуда не брали, ведь чужие люди, увидев такую некрасивость, могли травмировать её своими насмешкам или замечаниями. И Виолетта ощущала свой Дом, как настоящую крепость, в нем ей было спокойно и хорошо. Здесь никто не смел насмехаться над ней и здесь была Найда.

Пришло время, и сваты увезли вторую сестру. В столицу. Эту потерю Виолетта ощутила еще острее, в Доме стало меньше народу, спокойнее, тише, но намного скучнее. Прекратились посиделки по вечерам в саду, где сестры обсуждали свои девичьи дела, новые, необычные неожиданности, которые им подбрасывали собственные растущие тела, изменявшиеся со временем, ушедших вчера вечером гостей, и те новости, что они приносили.

Две оставшиеся сестры нервничали из-за того, что время идет, а их никто не зовет замуж, как старших. Они стали иногда даже покрикивать на Виолетту, то подай, то принеси, ведь что ей ещё делать?

Виолетта не обижалась, ведь, действительно, что ей еще делать?

Но Господь милостив и справедлив, и всем воздаст свое, как всегда говорила мать, и вот в Доме появились сваты для еще одной сестры.

Виолетта наблюдала за ними, как всегда из-за занавеса. Сначала пришли две пожилые женщины, говорили с родителями и невестой. Те кивали головами, да, согласны. А потом, позже, вошел жених. Стройный, небольшого роста, с очень светлыми волосами и яркими зелеными глазами. Он поцеловал руку своей невесте и сел за стол. Виолетте вдруг стало дурно, она не поняла отчего. Закружилась голова, снизу от живота вверх поднялись спазмы, сдавили горло. Ей не хватало воздуха, и Виолетта рванулась назад, где за занавесом была небольшая дверь в коридор, а оттуда на деревянную лестничку, вверх в свою комнату. Она упала на кровать и затряслась от рыданий. Что случилось, отчего ей стало так дурно? Ведь ничего не произошло. Ничего нового, все так ожидаемо, все идет по раз заведенному порядку, естественным ходом. Сестры выходят замуж, одна за другой. Это нормально, все ждали этого. Что за взрыв произошел в ней неожиданно, что за протест?

Но Виолетта не могла сдержать себя, лицо ее было облито слезами, крик рвался из горла, она зажимала ладонями рот, ведь своей ненужной и странной истерикой она могла испортить семье весь праздник.

После того, как сваты уехали, к ней в комнату поднялся один из братьев и позвал вниз на ужин, где родители выставили на стол лучший японский сервиз, сияющая от счастья сестра-невеста смеялась, запрокидывая голову, блестели ее, отбеленные к такому дню, зубы.

Виолетта сказала, что болит голова, горло, видимо, простыла. Хочет спать, сон полечит ее. Брат обещал принести таблетки от головной боли и воду. Ушел.

Заснуть она не могла. Перед глазами стояли картинки из виденного. Вот он входит. Наклоняется к сестре, целует ей руку. Его затылок с завитком светлых волос. Его голос. Вот повернулся, отодвинул стул, сел, почтительно улыбаясь отцу и матери.

Все как было ранее, в предыдущие два раза. Но смертельной болью сжимается сердце. Она задыхается. Что с ней?

Виолетта давно смирилась со своей участью. Она всю жизнь проведет за занавесом. В нем есть прорезь, куда она может смотреть, видеть ту, настоящую жизнь, она не лишена участия в семейных событиях, проводит с ними вечера и торжественные обеды на Рождество и Пасху. У нее любящие родители, сестры и братья. Что ей еще нужно?

Неужели?..

Нет, она знает, что ей суждено и что не суждено. Она, такая некрасивая, даже уродливая, никчемная, довольна тем малым, что у нее есть, стабильной спокойной жизнью. Размеренной, без потрясений, сытой, чего еще желать?

Но больно, больно, больно…

Влюбилась? Смешно! Не зная человека, не говоря с ним ни единого слова, так не бывает...

Больно! Болит набухшая грудь. В сердце, в легких, внизу живота возникла какая-то тяжесть… что-то колет, рвет ее тело, требует выхода…

Виолетта пролежала так две недели, без слов, без мыслей в голове. Родные объясняли ее болезнь сезонной хандрой, приносили наверх еду и травяной чай для иммунитета.

Сестру-невесту увезли в Морской город. Там молодые сели на пароход и отправились в кругосветный круиз. Медовый месяц.

Виолетта рассказала все Найде. Найда не поняла про медовый месяц, но ласково облизывала-целовала щеки Виолетты, прижималась к ее коленям.

Затем в Доме снова был устроен веселый праздник. Родители праздновали успешное окончание мореходного училища сыновьями. Оба получили назначение на военный корабль, можно было уже не беспокоиться об их дальнейшей судьбе. Виолетта сидела вместе со всеми за столом, она снова была счастлива и перестала думать о том, что могло бы быть, если бы она не была такая…

Четвертая сестра получила Грин-карту и уехала за рубеж учиться в престижном университете.

Виолетта осталась с родителями, которые постепенно старели, болели, все реже навещали их гости, сначала перестали приезжать солидные люди, потом и люди попроще, все печальнее и тише становилось в Доме.

Умерла от старости Найда. Отец закопал ее под яблоней в конце сада у решетки. Виолетта принесла туда скамейку и часто уходила делиться с Найдой воспоминаниями. Ветер перебирал листья яблони, они шуршали, опадали вниз, Найда все слышала и все понимала, и по-прежнему сочувствовала хозяйке, но уже не могла, как раньше, облизать Виолетте руки и согреть теплым дыханием её щиколотки, видневшиеся из-под слишком коротких джинсов младшей сестры.

Виолетта понимала, что, в конце концов, и родители уйдут в свой вечный покой, и что будет с ней тогда? Ей придется пойти работать, иначе, где взять деньги на жизнь? Но тогда, надеялась она, морщины скроют некрасивость ее лица, да и кому придет в голову насмехаться над такой старой женщиной, над ее длинным крючковатым носом, косоглазием и отвисшей нижней губой? К старости принято относиться с почтением.

Настал и тот страшный час, когда через год после похорон отца, мать ушла на рынок, а после Виолетте позвонили и сообщили, что мать, стоя в очереди за свежим фермерским молоком, неожиданно захрипев, свалилась на асфальт. Ее доставили в больницу, но она скончалась, так и не приходя в себя. Инсульт.

Вот и все, – говорила себе Виолетта, – вот и все. Любящие ее люди ушли, разъехались, разбежались, кончилась ее счастливая, обеспеченная жизнь, теперь надо самой думать о себе. Сколько ей лет?

Старуха, я уже старуха, – думала она. А мне придется все начинать сначала.

Паспорта у Виолетты не было, но должно было быть свидетельство о рождении. Где же оно?

Виолетта знала, что все документы семьи хранились у родителей в спальне. Там должно быть ее свидетельство о рождении, по которому надо выправить паспорт, и документы на дом.

Она вошла в родительскую спальню и огляделась. В резном деревянном бюро их не было. В ящиках комода тоже. Сейфа не было нигде.

Виолетта принялась обыскивать спальню, чувствуя неловкость оттого, что, как ей казалось, она грубо вторгается в личную жизнь отца и матери.

Никаких следов бумаг или чего-либо похожего.

Виолетта присела на кровать, обводя глазами комнату. Картины на стенах, живопись. А вот металлическая картина, вроде как подделка под серебро, изображающая пейзаж. Она как-то странно висит. Плоско по отношению к стене. Если там есть гвоздь, то картина должна чуть отклоняться наверху. И как гвоздь удержит такую тяжесть?
Виолетта подошла к стене и тронула рукой картину. Она не отделялась от стены, словно прилипла к ней. Виолетта, потянула ее в сторону и картина мягко поехала по металлическим пазам, вделанным в стену. За ней открылась ниша. В ней бумаги и еще какие-то вещи. Ага, вот свидетельство о рождении.

Бог мой, ей 68 лет! Как она стара!

А вот еще что-то блестит. Виолетта просунула руку вглубь и достала зеркало в серебряной оправе. Значит, мать держала зеркало в потайной нише только для себя и тайком смотрелась в него, когда Виолетты не было рядом. Не хотела ее травмировать. Но сейчас Виолетта, наконец, глянет в него. Она уже слишком стара, чтобы пугаться.

Виолетта чуть помедлила, решилась и твердой рукой подняла перед своим лицом зеркало.

И вскрикнула, пораженная.

На нее смотрела старая, седая, морщинистая, но очень красивая женщина!

Даже горькие складки у рта не могли скрыть изящество ее губ. Даже сетка морщин у глаз не скрыли их распахнутость и яркий цвет зрачков. Нос, с трепещущими от волнения ноздрями, мог принадлежать только аристократке старинного рода.

Без сил опустилась Виолетта на кровать, выронила зеркало на шелковое покрывало.

Зачем? Почему?? За что???

Шок, душевная боль, непонимание…

Зачем поступили с ней так самые близкие и любимые ею люди? Почему отняли у нее нормальную жизнь, образование, мужа, возможных детей? Зачем обрекли на тюремную жизнь за занавесом, на подглядывание в узкую прорезь за чужим счастьем? Запретили выходить за решетку забора, даже подходить к ней!

В глубине ниши виднелось что-то еще, и Виолетта, придя в себя, вытащила оттуда кассету с домашним видео. Она поставила ее в магнитофон и запустила просмотр, как ранее ставила кассеты с кинофильмами, вздыхая по той жизни, которую проживали на ее глазах актеры в прямоугольнике экрана.

Это были съемки дня рождения одной из сестер. Много лет назад. Тогда гостей не было, Виолетту позвали за общий стол. Она увидела себя молодой. Да это она, она помнит это платье синее, с белой вышитой лилией на плече. Это она в нем. Молодая, необыкновенно красивая, само совершенство. Невероятно красивое лицо, тонкая талия, густые волосы блестят и переливаются черно-синим шелком. Зачем закрыли ее навсегда за тяжелым занавесом?

Разгадка пришла, когда камера повернулась влево, и объектив запечатлел лица её сестер. И она поняла! Зависть сильнее ненависти, ибо ненависть проходит, а зависть умирает только с ее носителем. И её сестры, и даже её мать никогда не любили её! Все ложь, ненависть и зависть. Мрачная, тяжелая, как могильное надгробие.

Женская зависть, пусть, но отец и братья, почему принесли ее в жертву? Потому что сестер было много, а она одна, она в меньшинстве, ею пожертвовали ради спокойствия большинства, пусть даже это большинство и мерзко и подло.

И она была благодарна им за свою сытую, стабильную жизнь, как они ей внушили. Благодарна своим мучителям и уничтожителям. Потому что не знала другой, потому что верила им. А ведь стоило ей хоть раз выйти за занавес, пройти по двору, выйти за решетку, пройти по улице, увидеть себя в зеркалах витрин…

Но она не смела ослушаться, воспитанная в послушании старшим, она была искренне убеждена в том, что это принесет ей вред, травмирует ее, а на самом деле, это ее вид травмировал завистливых сестер!

Не сотвори себе кумира, не сотвори!

Виолетта вошла в гостиную, обрезала ножом веревку, державшую занавес. Бархатный, сияющий мягким притягательным блеском и фальшиво приятный на ощупь, он рухнул вниз и скорчился на полу некрасивой грудой. Она прошла по нему, вытирая об него подошвы своих стоптанных туфель, новых у нее никогда не было, зачем, ведь она не выходила за калитку и обувь донашивала за сестрами.

Потом она прошла по двору, вышла на улицу, которую знала только из окошка своей комнатки на втором этаже, кусочек, угол с кондитерской, а дальше уже из окна не было видно.

Она шла по ней, удивляясь тому, как много там людей, как блестят стекла витрин, перелетают с дерева на дерево птицы, пробегают, взявшись за руки, влюбленные парочки, улыбающиеся старики беседуют за столиками кафе.

Виолетта шла, смеясь от счастья, но слезы сожаления о себе, об ушедших возможностях, о не рожденных ею детях, скатывались по ее щекам, скапливаясь в уголках рта, она смахивала их ладонью и продолжала и смеяться и плакать.

Никому не было до нее дела, никто не подходил к ней, не насмехался над ее видом, и не утешал ее, никто не обращал на нее внимания, но она знала, что свободна.

Свободна навсегда, и только от нее зависит её дальнейшая судьба.

Позади остались узкая прорезь в занавесе, сытые обеды, сношенные платья, страх, что ее кто-нибудь увидит, и неволя.

Впереди – свобода, прекрасная и великая.

14 октября 2021 г.