Стены старого дома

Павел вышел из воды, попрыгал на одной ноге, вытряхивая морскую воду из уха. До его подстилки надо было пройти по песку, усеянному острыми ракушками, и он пожалел, что не постелился где-нибудь поближе к кромке моря. Пришлось пройти между ракушек, осторожно загребая ногами.

Но все равно, он был доволен, что поехал на этот далекий пляж на Даче Ковалевского, а не куда-нибудь в Аркадию, где столько народу. Наверное, там очень грязная вода. Это ж, сколько тел смывают в море свою грязь и пот, думал он, там, где ногу негде поставить от отдыхающих.

Его поезд из Киева пришел утром, он оставил вещи в камере хранения и сразу же поехал на море. Столько мечтал об этой минуте, когда он придет на пляж не заезжей столичной штучкой, а настоящим одесситом. Родом Павел был из Черновцов, но, окончив сценарный факультет киноинститута в Киеве, выбрал назначение в Одессу, на знаменитую Одесскую киностудию. Можно было бы вернуться в Черновцы на городское телевидение, но тогда пришлось бы жить с родителями в старом доме на окраине городка, снова окунуться в атмосферу затхлой провинциальности. В ней были, конечно, свои прелести тихой мирной жизни, но Павлу жизни хотелось не тихой, а  как раз бурной, деятельной. Кроме того, в отличие от юнцов, заканчивающих  институт, Павел был уже не мальчик, тридцатник стукнул, и перспектива оказаться в небольшой квартирке вместе с родителями его не вдохновляла. Да и потом, кино не телевидение, в кино жизнь намного интересней.

Завтра он пойдет на киностудию, покажет директору свой первый сценарий, который так хвалил его мастер курса, и начнет новую жизнь,  самостоятельную, богатую, полную приключений и киношных радостей.

Павел собрал свои вещи в спортивную сумку и зашагал к старенькому трамвайчику № 19, известному в Одессе «Жди меня». Трамвайчик ходил между Дачей Ковалевского и 16-ой станцией Большого Фонтана по одноколейке. Поэтому приходилось его ждать, пока обернется в обе стороны.

Добравшись до центра, Павел сверился с бумажкой, данной ему в Киеве одесситкой, которая училась на актерском. На ней был адрес какой-то бабы Франи. Прохожий объяснил, что улица Косвенная находится в районе Молдаванки, и  Павлу надо проехать туда 15 трамваем, а потом еще пройти три квартала до места назначения.

Дом, в котором жила баба Франя, оказался двухэтажным, но большим, поскольку располагался четырехугольником, внутри которого, по периметру типичного одесского двора, квартиры выходили на застекленную галерею, опоясывающую дом.

Баба Франя сидела у своей двери на первом этаже и чистила огромным ножом мелкую рыбешку. Решительными ударами она отсекала рыбьи головки и скидывала скользкие серебряные тельца в таз. По всему двору разносился запах сырой рыбы и морской соли.

Толстая, чернявая баба Франя с наслаждением вдыхала этот запах крупным, непородистым носом.

- Цыганка что-ли, еще обдурит, - с неприязнью подумал Павел. Он предъявил записку от институтской подруги и баба Франя, вытерев нож о свой фартук, повела его показать комнату, в которой тому предстояло прожить часть своих  молодых лет.

- Тильки квартплату за два месяца наперед, - грозно потребовала она.

Павлу стало неуютно. Баба Франя была неприветливой и холодной. И имя какое-то странное. Может, лучше было бы все-таки в Черновцах с отцом и матерью, мелькнуло в голове.

Небольшая комната казалась островком старого времени. Накрахмаленные занавесочки на окнах, фикус в кадке, в углу большая, давно не топившаяся печь. Под окнами, правда, батареи не то центрального, не то газового отопления. Самым примечательным в комнате была кровать с никелированными спинками. Высокая, покрытая горой подушек, под вышитыми накидками и кружевным подзором по низу.

Сюда даже девушку неудобно привести, подумал Павел. А впрочем, какая девушка с такой хозяйкой, эта сейчас наверняка скажет, чтоб никого приводить не смел.

Он спросил об оплате, и совершенно неожиданно, оплата оказалась неправдоподобно низкой, что никак не вязалось с грозным видом бабы Франи.

Хоть это неплохо, подумал Павел, поживу здесь, пока не получу первый гонорар, а потом сниму что-нибудь получше.

На киностудию он должен был явиться на следующий день, поэтому сегодня решил погулять по городу, ознакомиться со знаменитой Дерибасовской, а может и с хорошенькой одесситкой. Город произвел на него двойственное впечатление. С одной стороны, известная по литературе  уникальная атмосфера приморского вольного города с потрясающей архитектурой, с другой, торчащие то там, то сям современные уродливые высотки. Отвратительная эклектика, думал Павел, рассматривая здание торгового центра на Дерибасовской. Высотка торчала между роскошных ампирных трехэтажек, зияя черносиними окнами, как депульпированный зуб во рту красотки.

Вернувшись домой, Павел застал на маленькой кухоньке бабу Франю, сменившую пропахший рыбой фартук на точно такой же, только чистый. Никак не ответив на приветствие Павла, она через полчаса, неожиданно вошла в его комнату, неся щербатую железную миску, до краев наполненную лепешками из мелкой рыбки в яичном кляре. Видно, это была та рыбешка, которую она чистила утром. Павлу стало неудобно, он начал отнекиваться, но баба Франя резко произнесла:

- Помовчи. Худое такое, шо нема силы видеть. Тебя у том институте замучилы, а тут в Одеси я с тебя человека зроблю. Будешь отакое лицо иметь.

Она показала рукой до середины груди. Перспектива иметь такое лицо Павла не устраивала, но баба Франя его растрогала. Он почувствовал тепло и уют, исходившие от прежде раздражавших его занавесочек и салфеточек.

Киностудия встретила его неприветливо. Сначала пришлось продираться сквозь пикет молодых людей, скандировавших «Украине -  украинское кино», потом объясняться с вахтером на вертушке, но, наконец, он оказался в кабинете директора студии.

С замиранием сердца вытащил из сумки свой первый полнометражный сценарий и бережно уложил его на стол перед директором. Директор на сценарий не взглянул. Насмешливо прищурившись, он смотрел на Павла.

- Вы собираетесь увидеть это на экране, молодой человек?

Павел покраснел. – У меня по сценарному мастерству пятерка, - ответил он.

Я учился у такого-то, - назвал он имя маститого кинодраматурга. - И моему мастеру очень нравится мой сценарий, - добавил он с легким вызовом.

А мне нет! – резко ответил директор. – А знаете, почему нет? Потому что мне больше бы понравился продюсер, который принес бы мне деньги и любое говно, которое я бы на эти деньги снял! Вы пришли без денег и надеетесь на то, что мы сами будем эти деньги искать? Вы думаете, ваш красный диплом хоть что-нибудь означает, кроме того, что в институте вам забили голову беспочвенной ерундой? Ваши знаменитые преподаватели, у которых вы учились, отжившие реликты! Они не понимают обстановки, они живут вчерашними идеями и собственными глупостями! А мы тут вынуждены обслуживать приезжие российские группы, которые за копейки снимают у нас свое «мыло». Так что идите, молодой человек, и поищите себе другое занятие. Считайте, что драматурга из вас не вышло. Попробуйте стать продюсером, это полезнее. Будете сами себя снимать, что бы вы там ни накалякали!

- Я не калякаю, - взвился Павел. И вы не имеете права меня отсылать, у меня диплом. Я молодой специалист после института.

-Ха, - прищурился директор. - Забудьте. Это вам не Советский Союз.     

Он помолчал. – Младшим редактором пойдете? Хотя, тут и своих девать некуда.

Павлу казалось, что директор обвалился на него, как стена. Он сидел, не в силах ни уйти, ни сказать что-нибудь.

- Вот что, - произнес, наконец, директор. – Есть для вас один шанс, если вы хоть чуть-чуть такой талантливый, каким себя считаете, - он хихикнул.

- Напишите мне сценарий «мыла». Серий для начала так 12-15. На это я продюсера найду.

Только вот что. Никаких серьезных проблем. Все легко и смотрибельно. Саша любит Машу и т.д. Для начала легкий конфликтик, измена, немного секса. Потом все должно устаканиться. В конце хэппи-энд. Поженились, пошли детишки. Ясно? Ну, что, получится? Имейте в виду, это ваш единственный шанс.

Павел не знал, что и сказать. Сначала он был полон надежд. Потом полон горечи, сейчас вроде забрезжил какой-то луч. Он никогда не мыслил себя автором сериалов, но он же профессионал, черт побери! Должно получиться.

- Спасибо, - выдавил он из себя. - Я буду стараться. А когда сдать?

Директор залился смехом. – Вопрос институтского выпускника, - ехидно прищурился он.  - Это вам не старое кино. Неделя! На все-про все. Ну, две, чтоб успевали бумагу буквами покрывать! 

Домой Павел приплелся в самом паршивом состоянии духа. Выстраданный сценарий он закинул в коробку из-под печенья, которую обнаружил на шкафу у бабы Франи. Коробка была импортная, с рисунками, и, видно, баба Франя ее хранила в качестве украшения своего быта.

Павел вытащил ноутбук, включил. Дал команду «Создать документ». На экране высветился белый лист бумаги. Оставалось, как сказал директор, покрыть его буквами. Но тут дело застопорилось. Часа два Павел просидел, глядя в экран. Выдавить из себя дешевку, видя себя нормальным сценаристом,  было намного тяжелее, чем он поначалу думал.

В дверь сунулась голова бабы Франи.

- Йды йисты.

Котлеты Павел жевал без всякого аппетита. Баба Франя уловила его настроение.

- Шо таке?

Неожиданно для себя Павел рассказал ей о своей проблеме. Он говорил и одновременно думал, что делает это напрасно, полуграмотная бабушка с одесской Молдаванки, что она может ему посоветовать? Она и не поймет ничего, разве что произнесет нечто банальное, типа, ну всему свое время, все пройдет, «устаканится», как  сказал директор. Павел ненавидел это слово – «устаканится», потому что вообще ненавидел алкоголь и все с ним связанное. Это слово казалось ему и грубым и пошлым, и возможно, думал Павел, он именно потому и не может заставить себя писать так, как хочет директор, потому что тот произнес это слово, и в глазах Павла уже тем самым уронил себя и низвел на уровень обывателя, потерял в его глазах ореол человека, приобщенного к высокому искусству кино.

К огромному удивлению Павла, баба Франя прониклась его проблемой. Она ее поняла.

- Я помогу тоби, - сказала она после долгого раздумья. Павел удивился. Чем?

- Я вже видишла вид тых дел, - сказала она. – Но я тоби помогу. Ты дуже хороший хлопец. Я в людях не помиляюсь. Цей дом старый, вин много бачив. Вин тоби расскаже якусь историю, а ты ее запишешь и будэ тоби цей, як його? Сцынарий.

Павел слетел с небес на землю. Сначала он подумал, что сама баба Франя расскажет ему «якусь историю». Это было бы понятно и возможно, интересно. Но дом? Чушь, чушь. Он пропал, не вышло из него драматурга. Не может себя заставить сделать обыкновенную халтуру. Не сможешь сделать халтуру, говорил ему один сокурсник, значит, и что-то путное не сможешь. Наверное, он был прав.

Из вежливости Павел ничего не ответил. После обеда он взял книгу рассказов О.Генри, желая забыться, и улегся на высоченную кровать. Настроение было никудышное настолько, что даже обычные мысли Павла насчет девушки на горе этих подушек тоже его не посещали.

Вошла баба Франя. Сказала: - В 12 ночи будь готовый. Сегодня полнолуние. Не ложись спать. Я зайду.

- Точно со странностями, - подумал Павел. – А пораньше нельзя мне рассказать «якусь историю»?

Он увлекся чтением и сам не заметил, как настало 12. В двери что-то заскреблось. Павел открыл. Оказалось, баба Франя пытается втащить в узкий дверной проем большой медный таз. Она установила его на табурете, по бокам два подсвечника с темными свечами. На столе перед тазом зеркало в позеленевшей медной раме. Другое зеркало, бывшее в комнате, завесила покрывалом. Закрыла ставни. В таз налила воды, принесенной в старом фарфоровом кувшине. Павлу велела снять с себя все, подав ему белый балахон. Ему было и смешно, и неловко ей отказать. Она отвернулась, и он надел на себя балахон. Перевернул крестик на спину, как она велела. Сел так, чтобы перед ним был таз, а позади таза зеркало. Баба Франя зажгла свечи и велела смотреть в зеркало, не отрывая взгляда. Все-таки, боковым зрением он видел, как она что-то сыплет в таз и шепчет. Сначала различил «Отче наш» и «Спаси и сохрани». Потом ее шепот стал доноситься как будто издалека, а слова пошли какие-то непонятные. Вроде как она призывала не то домового, не то каких-то существ с непонятными именами. От таза с водой исходил пряный запах, щекотал ноздри, пробивался внутрь, в голову, туманил мозг. Стало жарко.

Комната наполнилась туманом. Павел заметил, как баба Франя выскользнула за дверь, плотно прикрыв ее за собой. Хотел пошевельнуться, но не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Может, гипноз, вяло прозвучало внутри головы.

Красивая девушка с кожей цвета меда тронула его за плечо. Он обернулся. Комната была полна народа. У стены, прислонившись к ней, стоял старик в одежде 30 годов прошлого века, он слегка пошатывался. Два парня в военной и милицейской форме набычились, словно собрались подраться. Богато одетая женщина средних лет. Людей было много, все в одежде разного времени, разных слоев населения. Казалось, они не замечают друг друга, либо наоборот, связаны попарно незримыми узами.

- Меня звали Галина Павловна, ты знаешь, меня так звали, Галина Павловна, - прошелестела дама в коричневом старомодном костюме. Ее отодвинул и прижался к коленям Павла мальчик лет восьми, в пыльной рваной рубашке, босой. Его огромные пытливые глаза, казалось, были готовы охватить своим взором весь мир. На лице застыло выражение удивления и счастья. Девушка 15 лет, с опухшими от слез глазами, стыдливо затягивала на груди мокрый красный халат.    

Павел воспринимал все словно сон, вплывающий в его сознание из яви, или явь, опускавшуюся в сон. Он был спокоен. Он обходил своих гостей, выслушивал их, утешал, успокаивал. Он был рад их появлению в своей жизни. Ему казалось, что всех он знает много лет, что они всегда были в его сознании, но только сейчас он понял, как он любит их, как они ему дороги. Все. И те, кого он за что-то укорял, и те, кого ободрял. Кто-то спорил с ним, и он либо соглашался, либо оставался при своем мнении, но все равно он чувствовал к ним любовь и ответственность за все, что они делали. Ему вдруг захотелось плакать от любви к ним, от охватившей его жалости. Помочь, помочь… как? Он не знал.

Что с ними будет, - подумал он с тревогой. Сердце щемило. Он присел к столу, опустил голову на руки и закрыл глаза. Рыжий густой туман спустился сверху, заслонил ему все.

Павел очнулся на кровати. Баба Франя уже убрала таз, зеркало. Но он помнил все, все, что говорили ему ночные гости. В окно светило солнце. На столе раскрытый ноутбук. Павел сел к столу и стал стремительно записывать все, что слышал ночью. Он боялся забыть. Это было далеко от его задания про Сашу и Машу, но Павел не думал об этом. Ночные гости стояли перед его глазами.

Вошла баба Франя. Он с удивлением подумал, что она имеет какое-то отношение к тому, что произошло ночью, и что именно благодаря этой простой неграмотной женщине, его пальцы бегут сейчас по клавиатуре, записывая все, что он запомнил из рассказов живых и мертвых.

Несмотря на то, что баба Франя понимала, какую неоценимую услугу она оказала Павлу, она с благоговением смотрела на пишущего драматурга.

- Тоби помогло? Дом все сказав? - спросила она.

- Дом? Я не знаю, мне рассказывали люди, - ответил Павел.

- Це я просила домового, щоб вин тоби розкрыв, шо помнят эти стены. Ты хороший человек, а то б тебе не розкрилось. Я зразу как ты пришел, увидела, шо тебе можно довирять.

- Бабушка, - Павел впервые назвал старуху домашним, детским названием. – Я увидел, что будет с ними, и с нами всеми потом, когда-нибудь. Мне страшно.

- Ничого, сынку. Может обийдеться. Ты сейчас думай о том, шо тебе надо делать. Всегда надо делать то, шо надо сейчас. А шо будет, то будет.

- Только это у меня на киностудии не возьмут. Там надо совсем другое, - сказал Павел. А то, что надо, у меня не получается.

- И не получится, - неожиданно мудро сказала баба Франя. – А ты и не сумуй. Кожному свое. Ты свое делай, стой на своем. А то, шо ты пишешь, все равно тебе пригодится. Рано или позже. Ничего не проходит через человека бесследно, сынку.

Павел записал все истории, что уже произошли, и те, что еще произойдут. И спрятал рукопись в ту же коробку из-под печенья. Он знал, что это сейчас никому не нужно. Но оно бесследно не пройдет. И когда-нибудь он сам снимет фильм о тех людях, которые всю ночь раскрывали ему сердце и душу.

И которым он отдал свою.

10 декабря 2008 г.