Грядущая обамизация Европы?

До сих пор не развеялся сенсационный привкус победы Барака Хуссейна Обамы на президентских выборах в США: впервые президентом ведущей мировой державы избран темнокожий. Еще одна сенсация осталась не слишком замеченной: впервые президентом США избран сын мусульманина, чей отчим также был мусульманином. Впервые президент США будет носить арабские имена: по-арабски “барак” означает “благословенный”, в контексте собственного имени, вероятнее всего — “благословенный Аллахом”.

Победа Обамы не может не изменить отношения между цивилизациями, условно называемыми западной (христианской) и исламской. Как они изменятся? Говорить об этом пока что рано. Не вызывают сомнения два факта. Даже будучи христианином-протестантом, Обама вряд ли сможет относиться к исламу и мусульманам отстраненно, без выработанных еще в детстве эмоций и стереотипов. Позитивных или негативных, но в любом случае глубоко личных и потому не всегда рациональных. С другой стороны, в представлении исламских радикалов сын мусульманина должен быть мусульманином. И если Джордж Буш был для них всего лишь лидером сверхдержавы, которую они считают враждебной, то Обама, помимо того, будет для них вероотступником. Исходя из этого, можно предположить, что новый президент США будет активно пытаться искать пути к снижению влияния радикалов в исламском мире и к укреплению позиций умеренного, “светского” ислама.

Как бы то ни было, его избрание высветило в неожиданном аспекте проблему мусульман в Европе и Северной Америке. В том числе и в Украине. Стало модным говорить об угрозе исламизации Европы, об обреченности европейской цивилизации. Представляется, что эти пессимистические прогнозы основаны на передергиваниях и преувеличениях. В европейских городах возникают арабские (мусульманские) кварталы, жители которых не интегрируются в общество, а живут в своих микросоциумах? На самом деле проблема интеграции иммигрантов в европейские общества сложна и многофакторна. Как и любые другие, общества иммигрантов из мусульманских стран неоднородны. Есть среди них турки, босняки, татары, практически ничем не отличающиеся от “традиционных” европейцев. Есть интеллигенция, квалифицированные рабочие. Что же касается “классических мусульман”... Вопрос состоит вот в чем: они не хотят интегрироваться в европейские общества или не могут, не получается? Для каждого отдельного человека ответ индивидуален. Сложность интеграции иммигрантов вовсе не исчерпывается конфессиональными и культурными факторами. Не секрет: иммигранты из бедных стран зачастую не имеют достаточной для успеха в богатых странах квалификации.

Радикальные исламские лидеры призывают создать в Европе исламский халифат? Да, только вовсе не факт, что миллионы иммигрантов из мусульманских стран ехали в Европу именно для того, чтобы его создавать. Скорее всего, их волновали и волнуют проблемы гораздо более практического характера.

Никуда не деться от фактов, что между коренными европейцами и иммигрантами возникают конфликты. Несколько лет назад многие СМИ обошло сообщение: девушка-арабка встречалась с парнем-норвежцем, и за это родственники ее убили. Страшно, дико. Вот только насколько типично? Неужели больше ни одна арабская иммигрантка не встречалась с европейскими парнями? Неужели все подобные случаи оканчивались так же трагично? Вряд ли украинцы согласились бы с тем, чтобы обо всех нас судили на примере Чикатило...

Стоит отметить: в постсоветских странах проблема адаптации иммигрантов к местным обществам носит несколько отличный от западноевропейского характер. Разумеется, действие всегда рождает противодействие, и проявления агрессивности со стороны иммигрантов влекут за собой настороженное отношение общества к ним. В дилемме, не могут или не хотят интегрироваться, появляется третий вариант: им не позволяют. Вот только что первично?

Бытовая ксенофобия, что бы ни говорили, всегда имеет в себе рациональную основу. Когда вы сталкиваетесь с соплеменником, по его внешнему виду, по поведению, и по манере говорить составляете о нем мнение. И делаете предположение, чего от него можно ожидать. На основании этого вы и решаете, продолжать ли общаться с ним или избегать его. Когда речь идет о представителе совсем иной культуры, ваш жизненный опыт оказывается бессильным. Поведение этого человека не вызывает у вас никаких аналогий и ассоциаций. Содержание разговоров вам непонятно; даже если этот человек говорит на вашем языке, акцент делает интонации искусственными. Вы не знаете и не можете предположить, чего можно ожидать от этого человека, каков он. Общение с ним кажется вам дискомфортным независимо от его собственного поведения.

Это — ксенофобия бытовая. Беда в том, что на просторах постсоветских стран набирает силу ксенофобия, так сказать, теоретическая, идейная. А скорее, из латентного состояния все очевиднее переходит в активное — например, крайне негативное отношение к студентам-иностранцам было очень распространено и во времена СССР, просто было не принято так уж откровенно его демонстрировать. Когда распространяется идейная ксенофобия, уже не имеет значения, стремятся ли иммигранты интегрироваться в общество или нет, разделяют ли и уважают ли принятые в нем моральные нормы или не уважают. Общество противится интеграции в него иммигрантов независимо от их собственных намерений. Вряд ли такое положение может быстро измениться в обществах, где еще относительно недавно было общепринятым указывать этническое происхождение (“национальность”) в любой анкете самой завалящей конторы; где в условиях языковой и культурной ассимиляции пестовали официально-анкетную этническую сегрегацию. Слишком уж укоренилась привычка относиться враждебно к любой среде, которая кажется “чужой”, “не нашей”.

Пример диалога на одном из российских Интернет-форумов. Утверждение: “Монстра (исламскую угрозу. — Авт.) придумали сотрудники ФБР, чтобы было с кем бороться, иначе им урежут финансирование. Угроза религиозного терроризма, конечно, есть, но вовсе не тех масштабов, которые рисуют перед нами пропагандисты”. И возражение: “На любой московский базар сходите и убедитесь, что таки есть”. Здесь очень ярко виден типичный порок логики, присущий очень многим, и не только россиянам. Вправду ли на московских базарах торгуют “исламские террористы”? Ну, конечно же, нет! Но если ставить знак равенства между исламом и исламским терроризмом, между “чужим” и “опасным”, подобный вопрос уже не может прийти в голову. То, чего боишься, не станешь логически анализировать, страх вообще не слишком дружит с логикой. “Террористы”, “иммигранты”, “нелегалы”, “торгаши”, “с нашими девушками встречаются” — все это становится синонимами, разницы в смысле которых уже не чувствуется. Если в обществах Западной Европы и США, в целом политкорректных, отторжение иммигрантов чаще всего является реакцией на их, иммигрантов, самомаргинализацию, то в постсоветских обществах причинно-следственная связь во многом обратна: априорное отторжение обществом иммигрантов вынуждает их к маргинализации. Агрессивность общества по отношению к иммигрантам все с большей очевидностью превосходит агрессивность иммигрантов по отношению к обществу. Обратите внимание: даже крымские татары не находят понимания и сочувствия у многих граждан Украины.

Как бы удивительно это ни выглядело, но подобные проблемы для украинского общества отнюдь не новы. Лет так сорок пять назад в Киеве появились целые районы, заселенные выходцами из сел. Они выделялись на общегородском фоне и языком (чаще всего это был суржик, непременно с альвеолярным Л), и одеждой, и поведением, и культурно-бытовыми особенностями, и жизненным укладом, и общением преимущественно в своем, вчерашних сельчан, кругу. Нивки, Отрадный, Воскресенка, Дарница были практически гетто выходцев из села. Именно с тех пор во дворах и на улицах этих районов обильно цветут весной и плодоносят летом яблони, груши, вишни, сливы, абрикосы. Были у вчерашних сельчан и ощутимые преференции: им, например, было значительно легче решать квартирный вопрос. Отторжение недавних селян “истинно киевским обществом” было очень ощутимым: вплоть до 1980-х годов очень многие звали их не иначе как “жлобами”. Очевидной была закономерность: чем ниже был социальный статус и образовательно-культурный уровень конкретных “коренных киевлян”, тем больше они проявляли нетерпимость по отношению к выходцам из села. Иначе говоря, чем меньше у человека было реальных преимуществ, тем больше он был склонен к проявлениям “антисельской” ксенофобии.

С другой стороны, в среде вчерашних сельчан нередким было антисоциальное поведение. Кто-то растерялся в новых условиях; кто-то стремился завоевать социальный статус привычным способом: всех побью и стану первым парнем на селе... то есть, в городе; кто-то искренне полагал, что, в отличие от села, в городе не действуют моральные запреты, а царит свобода нравов, и вел себя в соответствии со своими представлениями о “типично городском поведении”; кто-то стремился окунуться в “городскую легкую жизнь”, как он ее себе представлял. Слишком много аналогий с нынешними проблемами иммигрантов, не правда ли? Это доказывает: проблема состоит далеко не только в этнокультурном или конфессиональном отличии иммигрантов. Она имеет еще один аспект — это проблема интеграции представителей традиционалистских патриархальных обществ в общества современные.

Еще один срез проблемы. Проявления ксенофобии по отношению к иммигрантам из менее развитых стран зачастую являются лишь видимыми проявлениями ксенофобии тотальной. Обратимся снова к российским Интернет-форумам. Вот что пишут те же участники, которые писали о необходимости борьбы с иммигрантами: “Вся мировая политика последних десятилетий показывает, что кто отступает, того вынуждают отступать и дальше. Сдадут они (США. — Авт.) Ирак и Афганистан — будем требовать Косово. А там и все проамериканские режимы Восточной Европы посыплются”. Или вот еще: “Вот этого и следует бояться. Не того, что “плохой” Маккейн развязал бы очередную войну, а того, что “хороший” Обама может реально поднять экономику, а с ней и престиж США в мире, а значит, все опять побегут смотреть янки в рот. Россия должна не допустить этого”. (Заметьте: мысль о том, что можно поднять и свою экономику, и, следовательно, авторитет, автору даже в голову не пришла. Как и то, что “режимы восточной Европы” имеют право сами определять свою судьбу.) Не секрет: агрессивно-ксенофобские группировки в Украине нередко декларируют приверженность “единой славяно-православной нации” и тому подобное.

О чем это говорит? Во-первых, о том, что иммигранты становятся объектами агрессии только потому, что вот они, под рукой. А до тех же “проклятых америкосов” или “зажравшихся европейцев” попробуй достань! Потому, что беззащитны. Легкая добыча — и всего лишь. Во-вторых, в отношении иммигрантов происходит то же самое, что некогда происходило в отношении выходцев из села: комплекс ущербности заставляет искать неадекватные способы доказать собственное превосходство.

Но чем же завершилась история выходцев из села? Прошли годы, и они интегрировались в городскую среду. Явные аутсайдеры вернулись в села. Интеграция выходцев из села, хоть и привнесла в городской быт ряд специфических черт, не сделала его сельским. Выходцы из села стали горожанами; их дети уже практически ничем не отличаются от детей коренных киевлян.

Не то ли самое ждет и Европу с Северной Америкой? Интересен шутливый прогноз — тоже на российском интернет-форуме: “Ну отрастят европейцы бороды, и будут говядину есть вместо свинины, и трезвый образ жизни будут вести. И что дальше? Да ничего. Остальное будет, как было”. Собственно, именно так и происходит в США. Есть в американских городах китайские, латиноамериканские, итальянские, русскоязычные, арабские кварталы. Да, некоторые их жители так и живут в этих замкнутых мирках, даже не пытаясь интегрироваться в американское общество. Но их — меньшинство. Большинство же, сохраняя свою веру и традиции, принимает общеамериканские правила общежития. Вероятнее всего, мусульмане-иммигранты, а еще больше их дети, захотят все же жить в Европе (в Америке) — в такой, в какую они приехали в поисках обеспеченности, перспектив или просто спокойной, размеренной жизни. Процесс адаптации к европейскому образу жизни будет набирать обороты. Через поколение-два европейские арабы или африканцы мало чем будут отличаться от сегодняшних турок. Если, разумеется, сами общества не станут создавать из иммиграции проблемы для себя. В отношении Украины это, увы, неочевидно.