Помнить о человеке

И снова о войне, которая все не кончается

22 июня Украина отметила День скорби и памяти жертв Второй мировой войны. Впрочем, слово «отметила» в данном случае вряд ли уместно: об этом в двух словах напомнили выпуски теленовостей – вот, собственно, и все. Как и в советские времена, мы умеем отмечать Дни Победы, гордиться Победой (и вполне справедливо), но не умеем (или не хотим) вспоминать и поминать. Как и в те времена, мы хотим гордиться, и только.

Как-то я оказался в Варшаве 1 сентября, в годовщину нападения Германии на Польшу. Машины, трамваи, пешеходы – все на улицах остановилось. Завыли сирены и клаксоны машин. На пять минут замерла, словно оцепенела, вся Польша. Так бывает из года в год. У нас – даже специальную телевизионную программу для этого дня большинство каналов не составляют. Обычный будний день, и не более.

Некоторые патриоты настаивают: 22 июня – неподходящая для Украины дата, на самом деле война началась для нашей страны в 1939 году. С одной стороны, это так. С другой стороны, нет ведь никакой другой даты, которая позволяла бы вспомнить о войне не с точки зрения ратной доблести, а с точки зрения невиданной катастрофы для миллионов людей! Да и, разговаривая с очевидцами, я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь считал, что 22 июня не было днем начала катастрофы.

И это касается, в том числе, и Западной Украины. Да, война для западных украинцев началась 17 сентября 1939 года, когда, в соответствии с пактом Молотова – Риббентропа, СССР начал «освободительный поход». Но дело в том, что тогда большинство местного населения встречало советские войска как освободителей, как братьев, с цветами. Потом, сразу же, «кремлевский брат» стал наводить свои порядки. Это как же нужно было их наводить, чтобы всего менее чем через два года многие западноукраинцы (да и не только они, но и жители Центральной Украины!) встречали как освободителей уже немцев! Но и «берлинский освободитель» тоже стал наводить свои порядки, которые вовсе не предусматривали никакого освобождения.

Как бы то ни было, советская и германская оккупация Западной Украины – это две разные трагедии.

Факт остается фактом: Германия напала на Советский Союз (и в том числе на Западную Украину) именно 22 июня. То, что было до того, не воспринималось большинством людей как конец нормальной, привычной жизни. Казалось бы, странно, невозможно, непостижимо: на войну с Финляндией было мобилизовано почти 3 миллиона человек – а подавляющее большинство было уверено: продолжается обычная мирная жизнь. Объяснение, представляется, лежит на поверхности: после сталинских репрессий даже трагедии такого масштаба, с сотнями тысяч жертв, не воспринимались как нечто, нарушающее привычный образ жизни. Вот именно трагедии такого масштаба и были привычным образом жизни. Дьявольская лотерея: кому-то повезло, кому-то – нет, и не более.

…В советские времена киевская городская власть очень долго не хотела возводить памятник в Бабьем Яру. Это объясняли едва ли не официальным антисемитизмом брежневских времен. Антисемитизм, разумеется, был. Но главная причина, видимо, была в другом: в советские времена было вообще не принято возводить памятники мирным жертвам нацистов, жертвам среди гражданского населения. Было не принято вспоминать о них. Когда монумент все же построили, оказалось: центральная фигура его – в военной форме. И называли его: памятник расстрелянным советским военнопленным и мирным жителям. В данном случае вот это «и мирным жителям» звучало словно «и прочим».

В советские времена День скорби и памяти был бы невозможен. Теперь он официально объявлен… и ничего более. Как оказалось, жители постсоветского пространства просто не приучены отдавать дань памяти простым людям – как сказали бы ранее – «простым трудящимся». Не умеют. Не знают, как. Вспомните: в советские времена ни разу не объявляли траур по погибшим в результате авиакатастрофы или катастрофы на шахте. Чаще всего об этих катастрофах даже не сообщали. Не о партийных же вождях шла речь! Не этим ли объясняется и неприятие многими украинцами темы Голодомора? Дело здесь не в самом Голодоморе, а в том, что чтить память не героев, а невинных жертв многим кажется ненужным. «Не надо разводить некрофилию», – вот как сказал один знакомый журналист.

Представляется, что во времена Сталина мирные жертвы войны были преданы забвению вовсе не случайно. Если бы о них говорили во весь голос, если бы им на государственном уровне отдавали дань памяти, это неизбежно заставило бы людей вспомнить и о других мирных жертвах – довоенных. О жертвах «ежовых рукавиц», например. Неудивительно: режим, который сам поставил убийство мирных граждан едва ли не на индустриальную основу, никогда не станет скорбеть о мирных жертвах других режимов. Для такого режима люди – мусор, расходный материал; какая, в конце концов, разница, кто именно его израсходовал? Но мы-то живем не в сталинские времена!

Примечательный факт: об «особом» отношении гитлеровцев к «еврейскому вопросу» было всем прекрасно известно. Тем не менее, неизвестны никакие документы о том, чтобы в СССР была разработана программа спасения евреев, проживающих на территориях с высоким риском оказаться под гитлеровской оккупацией, – программа их первоочередной эвакуации, например. Польский детективный писатель Ежи Эдигей писал: предложить человеку зайти в комнату, в которой сидит маньяк-убийца – это тоже убийство. Не именно так ли поступило сталинское руководство с украинскими, белорусскими, молдавскими, литовскими евреями?

«Великая отечественная война» – блестящее образное выражение. Именно в качестве такового оно и возникло. И это выражение вполне может и должно употребляться. Но именно как образная характеристика. Оно не годится для официального исторического термина. Вот представьте себе, если бы Украину вдруг официально переименовали в Край Днепра и Степей, а Донецк стали бы официально называть Шахтерской Столицей – в документах, справочниках и указателях. Ничего, кроме удивления, это не вызвало бы.

Название «Великая отечественная война» было узаконено как официальное не без умысла. Таким образом в сознании советского общества были разделены понятия «Вторая мировая война» и «Великая отечественная война» как якобы два совершенно разных, имеющих лишь косвенное отношение одно к другому, события. Более того: Вторая мировая война в целом была оттеснена на дальние задворки общественного сознания – как нечто далекое и чужое. «Германия воевала против СССР, СССР стал единственной жертвой гитлеровской Германии» – вот как, как обычную войну между двумя сверхдержавами, воспринимают Великую отечественную войну очень и очень многие. На рефлекторном, подсознательном уровне: была Вторая мировая война неизвестно кого неизвестно с кем, и была Великая отечественная война СССР с… да, собственно, с внешним миром.

Именно официальное употребление термина «Великая отечественная война» положило начало ряду идеологических подтасовок, подмен понятий, многие из которых и по сегодняшний день определяют нашу повседневную жизнь, наши взгляды и настроения.

Германия напала на СССР с запада, западная граница СССР подверглась атаке гитлеровцев. Вот здесь и произошла самая главная манипуляция: в трактовке сталинских идеологов, на СССР напал Запад; Гитлер, мол, был орудием в руках Западной Европы и США. Хотя на самом деле Гитлер на чем свет стоит клял западные демократии. Разделение Второй мировой войны и Великой отечественной войны способствовало отождествлению гитлеровской Германии и Запада, как ничто другое.

В результате этой подмены в общественном сознании тесно, почти неразрывно, переплелись победа добра над злом, победа (коммунистического) Востока над (капиталистическим) Западом, победа православия над католицизмом и протестантством. Запад и католицизм, как внушали сталинские идеологи, тождественны злу. Именно оттуда идет яростное неприятие Запада и западных ценностей как таковых. Слишком многие живут в плену этих стереотипов и сегодня.

Кстати, о победе добра над злом. Кто-то выпячивает злодеяния УПА. Кто-то говорит о преступлениях Красной армии. Волыняне обоснованно рассказывают о зверствах Армии Крайовой. На самом деле в той войне было абсолютное зло – гитлеровская Германия. В ней не было абсолютного добра: «война все спишет». И когда теперь многие говорят: мол, Сталин победил, а значит все, кто воевал против него, должны быть осуждены, – они тем самым подменяют понятие добра понятием силы.

А еще разделение понятий Второй мировой войны и Великой отечественной войны в течение многих десятилетий служило оправданием отставания СССР от Западной Европы. Будто западноевропейские страны во время войны не были разрушены.

Теперь возникло новое обвинение против Запада: отдали, мол, Восточную Европу Сталину. Только вот не допустить советские войска до Берлина было нельзя, но и позволить им идти дальше, «освобождая европейских трудящихся от власти пособников Гитлера», – тоже. Вынужденным было согласие на раздел Европы.

А что же сегодня? Как и в сталинские времена, мы не хотим вспоминать о мирных жертвах войны. Мы хотим гордиться. Только уже непонятно, чем именно: победой добра над злом? победой силы над меньшей силой? превосходством победителей над побежденными, записывая в побежденные весь Запад?